– Тем лучше. Будет повод наведаться к этому козлу. Стволы у нас есть… Ты со мной?

Игорь принужденно кивнул. Не хотелось лезть на рожон, но Ленька помог ему справиться с Мироном, и он теперь перед ним в долгу.

– Не нужна ей доза, – приложив ко лбу согнутый палец, сказал Якорь.

– Еще нужна.

– Нужна. Но можно и без дозы. Я же знаю, как это бывает… Меня до сих пор тянет. Иногда так прихватит… Но так, чтобы на стенку лезть, этого уже нет. И у Лики не будет… Я ею займусь – холодный душ, работа на свежем воздухе…

– Статья такая есть – незаконное лишение свободы, – усмехнулся Игорь.

– Я ради нее и под статью пойду, – совершенно серьезно заявил Якорь.

Игорь кивнул. Ленька ездил с ним в Тиходольск не просто так, на этот шаг его толкнули сильные чувства. И он и Мирону готов был вызов бросить, чтобы Игорю помочь, и Сантоса пристрелить, дабы обезопасить Лику. И обезопасить и отомстить за нее… Он на деле доказал, что способен и на сильные чувства, и на смелые поступки. Только как бы все это боком ему не вышло…

* * *

Боль была невыносимой, она цепко держала, как тело, так и душу. Действительность смешалась с бредом. И когда в палате появился Гармак, Мирон не смог сразу определить, видение это или явь. В больничке он, в тюрьме, и посторонним сюда путь закрыт. Но Гармак законный вор, и ему ничего не стоило попасть сюда.

– Я смотрю, дохлые у тебя дела, Мирон, – сочувствующе глядя на него, сказал Гармак.

– Да, не маза… Мусора со всех сторон обложили. На крытый перевели, анестезию отключили… Хотят, чтобы я работал на них.

– Стучать?

– Я за Тиходольском смотреть буду, а они – мною рулить…

– На ментов работать – западло.

Мирон удивленно посмотрел на Гармака. Прописные истины толкают зеленым первоходам, а не бывалым ворам. Может, все-таки Гармак – это видение, плод раздраконенного болью воображения?

– Это хорошо, что ты отказался.

– Ты бы мне анестезию подогнал.

– Будет тебе анестезия, – кивнул Гармак.

Он достал из кармана ампулу с морфием, шприц. Мирон улыбнулся. Если его сейчас отпустит, значит, гость реальный.

Он чувствовал, как иголка входила в вену, как морфий будоражащим теплом рассасывался по крови, устремляясь вниз, к незаживающей ране. И приход он поймал, и боль стала отступать.

– Менты – падлы, – беззлобно пробормотал он. – Меня не купишь…

– Я говорил Карлосу, что ты правильный вор, – поощрительно сказал Гармак.

– Что бы я без тебя делал?.. Где Карлос? Где все? – с блуждающей улыбкой спросил Мирон.

Хорошо ему стало, тепло, уютно. И мысль о скорой коронации грела воображение. Не зря же Гармак пришел сюда. Правильных воров принято короновать не абы где, а в больничке. А Мирон – правильный вор.

– Нет никого, – покачал головой Гармак.

– А корона?

– Сход уже был.

– Заочно не коронуют.

– Заочно приговаривают… – развел руками вор.

– Не понял.

– Приговорили тебя воры.

– Ты ничего не путаешь? – похолодел Мирон.

И весь кайф куда-то улетучился – так сильно тряхнуло его изнутри.

– Ты же знаешь, я всегда к тебе хорошо относился, – вздохнул Гармак.

– Я не понял, за что меня приговорили? – заколотился Мирон.

– Крови много. Слишком много крови, нельзя так.

– Так Цукат первый!..

– При чем здесь Цукат? – с равнодушным видом пожал плечами Гармак.

– Он меня замочить хотел. Он беспредельщик, а не я! Он в Питере общак дернул!

– Общак? В Питере?.. – Гармак посмотрел на него, как на безнадежного дурдомовца. – Не знаю…

– А ты с Карлоса спроси!.. И с него спроси…

– Ну, с него спрашивать не буду. А так спрошу…

– С Солончака спроси! Он Цуката на меня натравил! Петух он.

Гармак с безмятежным видом приложил пальцы к его губам.

– Не надо ничего говорить, – покачал он головой. – Все равно уже ничего не изменишь.

– Что не изменишь!.. Кого на Тиходольск поставили? Солончака?

– Да, была такая постанова…

Мирон открыл рот, чтобы снова назвать Солончака петухом, но Гармак опять жестом велел ему замолчать.

– Не гневи судьбу, не надо. Приговор есть, а «торпеды» нет, может, и не будет ничего. А на Солончака гнать будешь, тогда точно «торпеда» прискачет. Я с ним поговорю, чтобы не суетился. И с Карлосом тоже. Может, и доживешь до своей смерти.

Мирон кивнул в знак благодарности. От приговора Гармак его не спас, но, может, он исполнение притормозит. Может, и забудется все…

– Все, мое время вышло, – глянув на часы, сказал Гармак. – Пора мне… На посошок возьмешь?

Он достал из кармана еще одну ампулу с морфием. Мирон отказываться не стал, и вор снова наполнил шприц.

Мирон вздохнул. Кайф пройдет, а проблема останется. А потом появится «торпеда», насадит его на перо, и прости-прощай… И за что? За то, что не захотел уступить свое место Солончаку? Как будто это преступление перед братвой…

Чужой он для Карлоса. Как был чужим, так и остался. Поэтому и приговор ему вместо короны. Правильные все. Сначала беспредельщика ему подсунули, теперь вот педика защищают…

Гармак ввел дозу, выдернул из вены иглу. Мирон закрыл глаза в предчувствии очередной волны, которая избавит его от переживаний.

– Антоныч, ты мне скажи, почему ты за петуха подписываешься? Ты же знаешь, что Солончака опустили.

– А где доказуха?

– Есть доказуха. У Солончака она.

Мирон истерично рассмеялся. Солончак воспользовался ситуацией, наверняка устроил шмон у него в доме, забрал все пленки. И Рябу, скорее всего, грохнули. А может, и не забирал Солончак ничего. Там же у них все петухи – и Гармак, и Карлос, и все, кто с ним. Потому и подвели они под монастырь правильного вора…

– Петухи вы все! – закричал он.

Но Гармак этого не услышал. Не было его в палате. Мирон даже не заметил, как он ушел.

Но ведь вор был. И приговор он озвучил.

Мирон снова захохотал… Все, решено, завтра он позовет майора Долохова и сдастся ему на милость. Какая может быть воровская честь, когда вокруг одни петухи?

– Смешно? – услышал он вдруг знакомый голос.

Мирон дернулся, повернул голову на звук. Из окружающего койку сумрака взгляд выхватил лицо Цуката. Он смотрел на него со спокойной насмешкой.

– Как ты сюда попал? – встрепенулся Мирон.