И, словно по команде, в животе закружилась карусель. Но теперь я не пытаюсь остановить ее и чувствую, как бледнеют щеки.

– Мама, меня сейчас вырвет. – Она успевает схватить ведро. Меня рвут конвульсии, и голова раскалывается от боли. Желудок практически пустой, но лордеры морщатся и отворачиваются.

– На сегодня хватит, – говорит мама.

Тот, что моложе, поворачивается к выходу, но второй, постарше, качает головой и поднимает руку. Первый останавливается.

– Не хватит. – Старший смотрит на младшего. – Обыщи комнату.

– Это действительно так уж необходимо, агент Коулсон? – ледяным тоном спрашивает она, делая упор на имени лордера и давая понять, что знает, кто он такой.

Он вскидывает бровь.

– Думаю, да, необходимо. Но сначала уведите ее. – Агент указывает на меня небрежным кивком.

Я все еще сижу над ведром.

– Она не может идти. Вам придется помочь ей, – говорит мама.

Младший лордер подходит ко мне, поднимает и, скривившись, словно держит на руках мерзкую канализационную крысу, несет меня в соседнюю комнату и кладет на кровать Эми.

Обыскивают мою комнату, наверняка ищут «пилюли счастья». Никаких таблеток они не найдут. Лежу на подушке, и сил нет ни думать, ни двигаться. «Рисунки», – шепчет внутренний голос, и я открываю глаза.

Под ковром у окна спрятаны мои рисунки с Джанелли, сделанные после того, как его забрали лордеры. Мама сказала уничтожить их, и теперь я так жалею, что не сделала этого. И еще там портрет Бена. Если они увидят его, изображать невинную малышку Кайлу будет уже бесполезно. Они поймут мои чувства к нему. Я закрываю глаза, отсчитываю минуту за минутой. Слышу, как мама выговаривает лордерам за беспорядок. Все спокойно, никто не кричит «посмотри, что я нашел!». Может, и вправду не найдут? Я уже надеюсь, хотя и не верю.

И вот наконец тяжелые шаги по коридору… вниз по лестнице. Минута, другая… звук мотора… Уезжают? Вот так просто? Почему-то мне кажется, что на этом их интерес ко мне не исчерпан.

Мама изобразила Бена таким, каким они хотели его видеть: опасный парень, от которого следует держаться подальше. И я подыграла ей. Поступила нехорошо, предала.

– Прости, Бен, – шепчу я, и слезы подступают к глазам. «Бен хотел уберечь тебя от неприятностей».

Я дремлю, не сплю и не бодрствую. Мысли плавают беспорядочно и бесцельно. Перед внутренним взором, словно стоп-кадры, мгновения: Бен на беговой дорожке. Сова его матери с раскинутыми крыльями. Бен в лунном свете моего сна.

Торопливые шаги вверх по лестнице. Дверь открывается. Пытаюсь открыть глаза, пошевелиться, но тело как будто налилось свинцом. Слышу неясное движение в коридоре, в моей комнате. Потом дверь снова открывается.

– Кайла? Я прибралась в твоей комнате. Идем. Эми вот-вот вернется. – Она помогает мне перейти из одной комнаты в другую. Здесь запах свежести и чистоты, на кровати новые, хрустящие простыни. Я почти забываю, что здесь были лордеры, что они лапали мои вещи.

– Спасибо, – шепчу я. За это и за все.

И снова проваливаюсь в темноту.

– Кайла? Я принесла супа. – Мама уже пришла в себя, от пережитого стресса не осталось и следа, как будто никаких лордеров в доме и не было.

– Не хочется.

– Тем не менее поесть надо.

Она помогает мне сесть, пытается кормить, но я отбираю у нее ложку и ем сама. Аппетита нет, но аромат и вкус томатов, апельсина и чего-то еще настолько хороши… Я ловлю себя на том, что проголодалась, а ведь этого не должно быть. Как можно есть после всего случившегося?

Доедаю суп.

– Нам нужно поговорить. Извини, тебе бы надо отдохнуть, но это не может ждать.

– Хорошо.

– Почему ты отключилась?

О том же спрашивали лордеры, но мама, конечно, заслуживает лучшего ответа.

Я откидываюсь на подушки. Что сказать? О чем не говорить? И как со всем этим справиться? Под ресницами набухают слезы, «Лево» начинает вибрировать. Но мама уже рядом – садится на край кровати, гладит по волосам.

Я открываю глаза и смотрю на нее сквозь слезы.

– Что ты знаешь?

– Джазз рассказал немного. Что ты беспокоилась из-за Бена. Что он отвез тебя к его дому, но ты не стала входить, потому что там стояла «Скорая помощь» и фургон лордеров. Что потом он привез тебя сюда.

Киваю и тут же морщусь от боли. Значит, насчет Джазза я не ошиблась: он не сказал, что я была с Беном.

– Что случилось с Беном? Пожалуйста, расскажи мне.

– Я не знаю наверняка.

– Мне нужно знать. Пожалуйста…

– Скажу, если что-то узнаю. Но ни в коем случае не спрашивай об этом у кого-то еще. Ты слышишь меня? Это очень серьезно. Не говори о Бене, не ходи с этим скорбным видом и никому ничего о нем не говори. Ни в школе, ни дома, ни где-либо еще.

Я смотрю на нее. Голова раскалывается, и боль становится невыносимой, когда я думаю о Бене. Как можно притворяться, что ничего не случилось? «Ты должна».

– Твоя единственная история – это то, что ты рассказала сегодня лордерам. Держись за нее, кто бы тебя ни расспрашивал: в Группе, в школе, дома.

Дома? Она имеет в виду Эми и папу. И это слово, история. Не правда, а моя история. Она знает больше, чем говорит.

Мама поднимается, идет к двери, но у порога останавливается.

– Да, Кайла. Я нашла тут недавно твой портрет Бена. Замечательный. Жаль, пришлось его уничтожить. – Она закрывает дверь.

Я тупо смотрю ей вслед. Спасибо, мам. Конечно, они нашли бы их. Но мама каким-то образом узнала, что они придут, и, пока я спала, обыскала комнату. И тут до меня доходит, что она нашла и набросок с Робертом и, должно быть, удивилась, откуда я знаю, как он выглядит. Откуда я вообще узнала о нем?

Защищает ли меня мама? Или, может быть, она мне не доверяет? И мою комнату обыскала сама, чтобы убедиться, что там нет ничего криминального, кроме нескольких неуместных рисунков.

А каково было бы ей узнать, что все случилось из-за меня? Что это я свела Бена с Маком и Эйденом, у которого он взял таблетки и позаимствовал идею, а потом попытался ее реализовать? Каково было бы ей узнать, что это я держала в руке инструмент, которым срезала «Лево»?

Ближе к ночи слышу урчание мотора. Уж не вернулись ли лордеры? Соскальзываю с кровати и пробираюсь к окну. Папа. Но ведь он должен был вернуться только через несколько дней? Снизу доносятся голоса. Похоже, папа рассержен. Очень.

Но когда я просыпаюсь следующим утром, его уже нет.

Несколько дней мама держит меня дома и не пускает в школу. В конце концов мне уже становится тошно от этого заключения в четырех стенах, где совершенно нечем заняться, кроме как предаваться невеселым мыслям и плакать, вызывая сочувствие и жалость со стороны мамы и Себастиана. К жалелыцикам, вернувшись с практики, присоединяется и Эми. Все вместе они образуют единый фронт, главной задачей которого им представляется поддержание моего уровня. Физически я почти в норме, осталась лишь тупая боль за висками. Я могла бы пойти в школу, если бы не холодящая, парализующая боль из-за Бена. Но их забота и внимание не помогают. Легче становится, когда я думаю об Эйдене.