Северцы, обычно весьма упрямые, на этот раз убоялись нашествия кочевников, взявшихся невесть откуда, и оказали полянам существенную помощь, снабдив их припасом и конями. Киевляне двинулись в Русаланию двумя потоками, один из которых, больший по численности, возглавили князь Олег и воевода Фрелав, второй, состоящий из великокняжеской дружины в пять тысяч человек, – сам Ингер и воевода Борислав. Этому человеку Ингер верил как самому себе.

Присутствие тмутараканского гана подле сына князя Воислава Рерика не нравилось ни князю Олегу, ни его окружению, зато Борислав нашел общий язык с киевскими и новгородскими боярами, которые плотным кольцом окружили юного Ингера в пику варяжским пришельцам. Положение молодого князя сильно укрепилось, что, конечно, не могло не тревожить Олега. Пока что до открытых столкновений между князьями дело не доходило, но многие бояре полагали, что рано или поздно это непременно случится.

Кое-кто уже начал подговаривать Ингера выступить против дядьки, слишком возомнившего о себе, но смутьянов резко одернул ган Борислав.

– Не время! – жестко и веско сказал он, заставив тем самым прикусить языки не в меру расходившихся сторонников Ингера.

Впрочем, тот и сам чувствовал, что бремя власти ему пока не под силу. Кабы речь шла только о Полянском княжестве, то он, пожалуй, справился бы, но под рукой сына Варяжского Сокола находились почти все северные славянские земли. Древлянские, кривицкие, дерговицкие, Полянские и ильменские князья и бояре уже признали его власть и смирились с наложенной на них данью. На очереди были земли радимицкие и вятские на востоке, тиверские и улицкие на юге.

Князь Олег, которого многие славяне почитали как сына Чернобога, шел к цели, не считаясь ни с кем и ни с чем. И этой своей цели он не скрывал ни от ближних, ни от дальних. Славянская империя – вот что нужно было этому человеку, возомнившему себя полубогом. В этом его поддерживали многие, включая гана Борислава, первого ближника князя Ингера, который робел перед грандиозностью задачи, поставленной богами. Возможно, причиной тому была молодость, но не исключено, что власть императора или кагана ему просто не по плечу. Этот поход в Русаланию должен был дать ответы на многие вопросы, прежде всего для самого Ингера, который, быть может, впервые в жизни столь остро почувствовал ответственность за людей, готовых по взмаху его руки вступить в кровавую сечу.

А сеча, разворачивающаяся на глазах Ингера, была действительно кровавой. Угры в конном строю атаковали варунцев, а в тыл князю Данбору заходили мечники, в которых ган Борислав без труда опознал тмутараканцев.

– А люди на холме? – спросил Ингер у воеводы.

– Это русы Ратмира.

Ратмир почему-то не спешил вводить в битву последний резерв, хотя, по мнению Ингера, удар конных русов мог решить исход дела. Возможно мятежный предводитель ждал подвоха от своих противников, и у него были для этого серьезные основания. Князь Олег вел на помощь варунцам пятнадцать тысяч конных и пеших киевлян. Если добавить к ним конных дружинников Ингера, то Ратмиру и его опрометчивым союзникам солоно придется. Однако Олег почему-то задерживался.

Ингер то и дело высылал дозорных навстречу киевской рати и получал ответ, что мечники уже на подходе, а положение князя Данбора становилось все более отчаянным. Получив твердые заверения от князей Ингера и Олега, он вывел свою рать за стены крепости, но обещанной поддержки так и не получил. Киевляне медлили, обрекая варунцев на поражение и гибель. Ратмир уже бросил в битву свой последний резерв, а князь Олег все никак не мог добраться до стен Варуны.

– Это же разгром! – обернулся Ингер к воеводе Бориславу. – Почему он медлит?

Борислав не успел ответить. Из соседнего леса в бок варунской рати покатилась лавина всадников, сверкая на солнце доспехами. Ингер поначалу было принял их за киевлян, но очень скоро осознал свою ошибку.

– Это радимичи князя Богдана, – спокойно сказал Борислав.

У Ингера теплилась надежда на то, что радимичи идут на помощь варунцам, но очень скоро выяснилось, что это не так. Удар дружины князя Богдана был страшен. Конные варунцы были отброшены назад и смешались в клубок с потерявшими строй пехотинцами. В это время с тыла фалангу атаковали тмутараканцы. Русы Данбора отбивались отчаянно, но слишком уж велико было численное превосходство их врагов.

– Где же князь Олег? – приподнялся на стременах Ингер.

– Он не придет, – тихо отозвался Борислав.

– Что?

Ответа не последовало. Ган Борислав кусал губы, пытаясь удержаться от проклятия человека, бессовестно бросившего на произвол врагу доверившихся ему людей.

Ингеру вдруг стало страшно. Он так и не понял пока, почему Олег предал Данбора, но ему хватило ума осознать, что тень этого предательства падет и на него, сына Варяжского Сокола, никогда не покидавшего в беде своих друзей. Осознание этого жуткого обстоятельства заставило его выхватить из ножен отцовский меч и высоко вскинуть его над головой.

– За нашу правду, славяне!

Конная дружина князя Ингера ударила в спину торжествующим радимичам. Для князя Богдана этот натиск киевлян, взявшихся невесть откуда, явился полной неожиданностью. Он не сумел сразу определить численность чужой дружины и первым повернул коня. В какой-то миг ему показалось, что разверзлись небеса и оттуда на поле брани хлынула рать самого Световида, решившего покарать человека, пролившего кровь родовичей. Увидел он и самого бога, юного и прекрасного даже в гневе, вознесшего над его головой сияющий меч.

Богдан не решился глянуть в глаза рассерженного бога, он только вскинул в испуге левую руку, пытаясь остановить летящую смерть, но удар его противника был столь силен, что разрубил не только щит, но и шлем. Богдан закачался в седле, но упасть ему не дали мечники. Окружив князя стеной из закованных в доспехи тел, они вытащили его из злой сечи.

Очнулся Богдан под деревом. Рана была неглубокой, но в голове у князя шумело, а ноги не слущались. Но он попросил гридей посадить его в седло.

Битва еще продолжалась. Киевляне Нигера, рассеявшие радимичей, теперь схлестнулись с уграми гана Арпада. Их натиск позволил пешей фаланге Данбора перестроить свои ряды и стремительно атаковать опешивших тмутараканцев гана Кончака. Однако для Ратмира и его союзников еще далеко не все было потеряно, ибо они по-прежнему превосходили численностью варунцев и киевлян.

– Соберите людей, – приказал воеводам Богдан.

– Поздно, – отозвался на его слова воевода Звенимир. – Олег на подходе.

Долгожданная киевская рать наконец-то появилась на поле битвы. Град стрел обрушился на угров и русов Ратмира с тыла. Дабы избежать окружения, русы стали отходить к реке, оставляя на растерзание киевлянам своих союзников угров. Ввязываться в битву, имея под рукой сильно поредевшую дружину, было бы большой глупостью, и Богдан, оглушенный поражением даже больше, чем мечом, это понял.

– Отходим, – негромко бросил он Звенимиру.