Памятуя наставления Изима, девушка попросила Мутамак и лекаря взять на себя наблюдение за внешним фасадом северного крыла здания, ну хоть из отведенной Таанрету комнаты, откуда они могли либо позвать, либо сами прийти на помощь. Обеспокоенная отсутствием желтоглазого, она уже начала подумывать, не отправиться ли ей вместе с тремя воинами на его розыски, когда с нижнего лестничного пролета донесся звон мечей и яростные крики А вслед за тем по ступеням взбежал Таанрет, волоча за собой залитого кровью парня.

— Готовьтесь, идут! — хрипло предупредил он. Двое воинов подхватили раненого и по указанию Ильяс потащили в Таанретову комнату, где Уруб, ежели будет возможность, окажет ему помощь. Самой форани времени хватило лишь на то, чтобы окинуть желтоглазого беглым взглядом и убедиться, что, хотя панцирь его изрублен и запятнан кровью, сам он не ранен. Она передавала ему перевязь с метательными ножами, когда по лестнице затопали сапоги настатигов и три рослых бойца, прикрываясь щитами, ворвались на второй этаж.

Даже Таанрет не ожидал, что его преследователи проявят такую прыть, и на мгновение замешкался, после чего с ревом кинулся на настатигов. И все же это мгновение стоило жизни раненному в бедро бойцу, очутившемуся слишком близко от выхода с лестничной площадки. Первый из атакующих метнул в него щит, снесший бедняге полчерепа, прежде чем Ильяс успела выпустить стрелу. Девушке показалось, что они пропали: Таанрет один сдерживал трех настатигов, в то время как посланные ею и Нганьей болты не причинили им видимого вреда, а по лестнице уже бежали новые воины из отряда убийц…

— Сгинь, желтоглазый! — пробасила из-за спины форани Мутамак.

Таанрет метнулся к стене, и тотчас же из глубины галереи донеслось сердитое и тугое: «плоп, плоп, плоп».

Истыканные стрелами настатиги начали валиться на пол, но на смену им появились новые, и девушка не могла понять, откуда же их столько взялось. Руки сводило от боли, вертушки жалобно поскрипывали и повизгивали, и все же проклятые самострелы метали стрелы втрое, а то и вчетверо медленнее, чем луки, а поток настатигов все не иссякал Передние падали, сраженные стрелами, болтами и точными ударами Таанрета, но задние с муравьиным упорством лезли, лезли и лезли, а потом вдруг все кончилось и форани замерла с нацеленным в пустоту болтом. По лестнице одиноко простучали сапоги последнего убегающего, и Таанрет, которого она уже не чаяла видеть в живых, переступая через трупы, принялся отыскивать среди кучи тел тех, кто еще дышал и мог бы назвать имя пославшего их предателя.

В галерее внезапно стало тесно от смеющихся, радостно хлопающих друг друга по плечам, хохочущих и хихикающих людей, из чьих отрывочных фраз и восторженных возгласов Ильяс поняла, что им удалось отстоять «Мраморное логово». Убийцы бежали, так и не заполучив голову Таанрета, завладеть которой стремились больше, нежели овладеть особняком. Потому-то они и сосредоточили все свои силы в северном крыле здания, среди защитников которого был желтоглазый. Как только Изим и Фанкел сообразили, что штурмовать их лестницы никто не собирается, они бросились сюда, и при виде подходящего подкрепления пришлые настатиги поспешили убраться восвояси.

— Неужели все кончилось? О Нгура Охранительница, я не могу в это поверить! — Отбросив самострел, Ильяс обняла Нганью, отметив про себя, что из ободранных пальцев подруги сочится кровь, а губы кривит мрачная ухмылка.

— Так и должно было случиться. Не зря говорят, что Мать Богов особенно печется о девчонках-сиротах, чьи матери погибли родами, — отрешенно, но совершенно разумно ответствовала Нганья и, чуть помедлив, добавила: — Жаль, что они убежали так быстро. Я только-только вошла во вкус.

Не слишком довольным выглядел и Таанрет, сумрачно заявивший, что «победу нельзя считать полной, ежели мы не узнаем, кто послал этих людей в „Мраморное логово“». Признавая справедливость его слов, Ильяс тем не менее радовалась счастливому завершению боя вместе со всеми домочадцами и уцелевшими воинами и распорядилась нынче же вечером устроить для защитников особняка пир. Где, как не за пиршественным столом, почтить отвагу и стойкость погибших, восславить мужество и преданность живых?

«К тому же пир этот будет прощальным, ибо Таанрет окончательно излечился от болотницы и едва ли захочет хотя бы на день задерживаться в „Мраморном логове“ после всего происшедшего», — решила Ильяс, неплохо успевшая изучить за прошедшие дни характер желтоглазого. Да и любой бы, наверное, на его месте постарался как можно быстрее покинуть не слишком надежное убежище и выяснить, кто натравил на него настатигов, ославив предателем и клятвопреступником.

* * *

Пиршество, затеянное Ильяс, удалось на славу. Прибывший с сотней воинов Газахлар был так рад видеть свою дочь целой и невредимой, что превзошел самого себя щедростью и размахом. За несколько часов он буквально перевернул «Мраморное логово» с ног на голову, заставив всех, кроме отосланной им спать дочери, трудиться не покладая рук. Девушка пробовала возражать: устрашенная затеянными отцом приготовлениями, она решительно не понимала, зачем пригласил он в особняк две дюжины гостей и целую толпу музыкантов, жонглеров и фокусников, — но Газахлар был непреклонен. Прекрасно зная, что отец вовсе не страдает избытком чувствительности, юная форани подозревала, что, устраивая грандиозное пиршество, он преследует какие-то вполне определенные цели, однако догадаться, зачем ему это понадобилось, не могла.

Кое-какие соображения на этот счет забрезжили у нее в мозгу, когда, проснувшись, она услышала от вездесущей Мутамак, что Газахлар, отдав все необходимые распоряжения, заперся с Таанретом в своем кабинете и они довольно долго беседовали. О чем, не удалось проведать даже ее любознательной служанке, сообщившей, однако, что собеседники остались довольны друг другом и, быть может, на пиру станет известно, до чего же они договорились.

Ильяс сгорала от любопытства: все, что касалось желтоглазого, было ей небезразлично. Она было даже решила порасспросить отца и уже отправилась на его розыски, но тут ее закрутил водоворот хозяйственных дел, и ей пришлось отказаться от своего намерения. Впрочем, полагая, что все тайное рано или поздно становится явным, девушка не слишком огорчилась, а оказавшись за пиршественным столом рядом с Таанретом, забыла и думать о его разговоре с отцом.

Она откровенно любовалась желтоглазым, его точными, уверенными движениями, умением вести непринужденную беседу и наслаждаться едой и питьем. Сейчас он совсем не был похож на того прежнего, которого ей довелось видеть в храме Балаала, в императорских садах, во время болезни и штурма «Мраморного логова». Теперь он не был заговорщиком, спасающимся от преследователей хищником, мучимым болезнью и сомневающимся членом Триумвирата, отважным воителем, вытаскивающим из горнила боя раненого соратника и готовым рубиться с целой ратью предателей. Это был улыбчивый и красивый, со вкусом одетый оксар лет двадцати пяти — двадцати восьми, понимающий толк в застольях, в меру легкомысленный и изысканный, — словом, человек ее круга. Трудно было поверить, что именно его сильное, отлично тренированное тело она еще несколько дней назад протирала смоченной в винном уксусе губкой, что это он бился, метался и стонал, пока она не прижалась к нему и не обняла, шепча ласковые и бессмысленные утешения…