– Необязательно, – улыбнулся Георгий. – Я же не младенец, питаюсь без расписания. Но я купил поесть, не волнуйся. Я ведь думал, ты как раз голодная приедешь.

– Ты совсем не типичный для России мужчина! – засмеялась Ули. – Знаешь, я видела такие странные отношения, когда бывала в гостях – там, в Рязани. К напримеру, когда приглашают в гости, то жена все время приносит из кухни то, что она одна приготовила, а ее муж только сидит и разговаривает с гостями, а когда гости уже садятся за стол, то он ей еще говорит: «Ты забыла принести хлеб!» Но потом, потом расскажу, да?

Все-таки что-то необыкновенное было в ее квартире. Чистота, ненавязчивая пастельность тонов и, главное, то же простое изящество, которое всегда чувствовалось в облике хозяйки…

Георгий внес чемодан в спальню, успев мельком разглядеть застеленную светло-кофейным покрывалом кровать, в которой, несмотря на ее ширину, было что-то девическое.

Ули тем временем поставила в глиняную вазу разноцветные осенние астры, которые он принес ей на вокзал.

– Я приму душ очень-очень быстро! – заверила она. – Если хочешь, послушай пока музыку или посмотри телевизор.

– Не торопись, – успокоил Георгий. – Найду чем заняться, мойся сколько хочешь.

Он зашел на кухню, вытащил из своей сумки продукты, поставил пиццу в микроволновку, а вино и минеральную воду в холодильник. Все остальное – колбасу, икру, французский сыр, маслины, виноград и персики – разложил по тарелкам и заколебался: отнести их в комнату или дождаться Ули? Он не знал, можно ли ставить тарелки прямо на стеклянный столик или надо постелить какую-нибудь скатерть.

Ули заглянула на кухню как раз в ту минуту, когда он решал этот сложный вопрос.

– О Георг! – смущенно воскликнула она. – Это так мило от тебя… Спасибо!

На ней уже не было джинсов и той трогательной клетчатой рубашки, в которую она была одета, когда Георгий встретил ее на вокзале. Теперь Ули была в полосатых домашних брюках и голубой батистовой блузке с не достающими до локтя рукавами. Мокрая русая челка прилипла к ее лбу тоненькими стрелками, капельки воды дрожали на порозовевших скулах.

И во всем ее облике по-прежнему чувствовалось то простое очарование, которое заставляло его замирать при каждом взгляде на нее.

– Может быть, вина выпьем? – спросил он. – Если ты есть не хочешь.

– Знаешь, – засмеялась Ули, – я все-таки поем. У меня вдруг стал такой аппетит! Наверное, от стресса. А к тому же после поезда прошло довольно много времени, ведь мы объясняли все в вокзаловой милиции. Если бы ты мне не помог, это было бы еще дольше!

Она постелила на стол вышитую льняную скатерть, которую ей подарили в Рязани, расставила тарелки, разложила сверкающие мельхиоровые приборы и зажгла две свечи в стеклянных синих подсвечниках, хотя на улице было еще светло. Георгий принес вино и горячую пиццу.

– Вообще-то красное вино не надо охлаждать, – сказала Ули. – Но это теперь неважно! Это ерунда, да?

– Да.

Он смотрел на нее не отрываясь, и ему казалось, что он пьет в дикую жару холодную воду: и жажду не утолить, и оторваться невозможно, потому что ничего тебе сейчас не надо, кроме вот этой холодной воды.

Они выпили по бокалу вина в каком-то неловком молчании, без тоста, и несколько минут так же молча ели. Потом Ули положила нож и вилку.

– Спасибо, Георг, – повторила она, глядя на него своим невозможным взглядом. – Я так обрадовалась, когда увидела тебя на перроне.

– Я тоже. – Он почувствовал, как перехватило горло. – Ули, я…

– Но я ведь обещала тебе рассказать про командировку! – торопливо перебила она. – Вообще-то у меня очень много впечатлений. Вот, к напримеру, вчера меня познакомили с одной женщиной. Она была учительница, а теперь стала пенсионерка и выращивает овощи возле своего летнего домика. И ты знаешь, что она придумала? – оживленно – ему показалось, что немного слишком оживленно, – спросила Ули.

– Что?

Вообще-то Георгию было интересно все, что она говорила, да он просто радовался, что она говорит с ним, и в любой другой день он с удовольствием послушал бы и про командировку, и про пенсионерку. Но сейчас он с трудом выдерживал каждую минуту этой неутолимой близости и чувствовал, что ненамного минут его еще хватит.

– Она придумала, из чего делать теплицу для овощей. И я так обрадовалась, когда она мне показала! Георг, это такое правильное, такое современное сознание. У страны есть перспективы, если такое сознание имеют даже пожилые женщины. Она собирает пластиковые бутылки, потом разрезает их и выпрямляет с помощью горячей воды, потом сшивает леской ровные пластины. – Ули перечисляла все эти операции со своей милой серьезностью, старательно называя каждую. – И таким образом она получает отличный материал для строительства теплицы, гораздо лучше, чем обыкновенная пленка! Ты понимаешь?

– Я понимаю, понимаю, – кивнул он. – Где же она столько бутылок берет?

– Ее подруга работает в бане, там пьют много пива, поэтому можно собрать бутылки. Но главное, ведь это значит, что становится меньше ужасных отходов, которые невозможно утилизировать! Я так обрадовалась, что эта женщина об этом думала.

– Да вряд ли она об этом думала, – рассеянно заметил Георгий; сам он уж точно думал сейчас не об этом. – Просто денег у нее нет на пленку, а теплицу-то строить надо, не на рынке же ей овощи покупать. Голь на выдумки хитра.

– Голь? Это, наверное, такая пословица? Нет-нет, – покачала головой Ули. – Извини, но мне кажется, ты все-таки неправильно понимаешь причину. Вы вообще мало цените преимущества, которые дает теперь состояние вашей экономики. Ведь вы можете миновать эту стадию безумной индустрии, в которой утонула Европа! Бесконечные упаковки для каждой мелочи, и на это работают огромные заводы, и это дает рабочие места и прибыль, поэтому заводы уже трудно закрыть. А в Рязани все заворачивают в магазинах в простую коричневую бумагу, а сметану продают прямо из больших бидонов, и все приносят свои стеклянные банки! Тебе кажется, что это плохо? – вдруг спросила она. – Ты смотришь так, как будто я говорю глупости.

– Да не то чтобы плохо… – медленно проговорил Георгий. – Просто я не уверен, что можно миновать какую-то стадию. Все равно каждый должен совершить ошибки сам, на чужих никто не учится. Да и… Мне, честно говоря, самому красивая упаковка больше нравится, чем коричневая бумага. Я же только эту бумагу с детства и видел, – оправдывающимся тоном объяснил он. – Ну как она мне может нравиться? Как вспомню – промасленная, селедкой воняет, мужики прямо с нее и закусывают… И банки эти для сметаны… Что хорошего? Мне мать вечно их давала, чтобы я сметану по дороге в школу покупал, а то к обеду уже разберут. Они откроются в портфеле, вся сметана выльется, весь класс орет, хохочет…

– Но это частный случай, – упрямо сказала Ули. Ее щеки пылали так, как будто она выпила не бокал вина, а бутылку водки. – Надо думать в масштабах страны, но у вас этого совсем не делают!