– Разумно, – улыбнулся Георгий. – И что они вам ответили?

– Они не разрешили мне посмотреть, потому что не хотят, чтобы неизвестные люди входили к ним в квартиру, так я поняла их слова. Возможно, я поняла неправильно?

– Правильно вы их поняли, – вздохнул Георгий.

Он без труда представил, как Люба и Зоя наперебой орали что-нибудь вроде того, что не позволят тут шляться всяким лахудрам или еще чего похлеще.

– Но почему? – В лучистых глазах мелькнуло какое-то детское удивление. – Почему нельзя посмотреть? Я хотела бы вызывать мастера, чтобы он исправил кондишен. Или я заплатила бы для них компенсацию.

– Вот компенсацию не надо! – быстро возразил Георгий. – Нечего там компенсировать. Вы, пожалуйста, больше об этом не беспокойтесь и к ним не ходите. Я сам с ними поговорю, а то вас они, пожалуй, не поймут.

– Да, я еще не очень хорошо говорю по-русски, – кивнула она. – У меня еще маленькая говорильная практика. – Отлично вы говорите! – горячо возразил Георгий. – Я даже удивился. Вы давно в Москве?

– Нет-нет, – покачала она головой. – Я научилась в университете в Кельне, я славистка. Я приехала в Москву только один день вчера. У меня контракт на год, корреспондировать для одного женского журнала. И еще работа для гуманитарный фонд. Извините! – Она вдруг улыбнулась. – Я забыла… как это… представляться! Ульрике Баумгартен.

Назвавшись, Георгий осторожно пожал протянутую ему маленькую руку и удивился тому, как не по-женски крепко Ульрике ответила на его рукопожатие.

– В общем, не беспокойтесь, – повторил он. – Не берите в голову, так по-русски говорят.

– Спасибо. – Когда она улыбалась, глаза ее светились еще яснее, как будто в них мелькало солнце. – Скажите, я могу вас попросить? Если вы сейчас не очень несвободен…

– Конечно! – Он не мог сдержать улыбку, глядя в ее ясные глаза. – Надо что-нибудь передвинуть?

– О нет! – засмеялась Ульрике. – Вы думаете, вас можно попросить только передвинувать, потому что вы такой большой?

– Да нет, – смутился Георгий. – Что угодно можно попросить.

– Понимаете, – объяснила она, – я немного занимаюсь переводом. Это необходимо для моей, возможно, будущей докторской работы. У вас называется кандидатская диссертация. Я хочу писать про поэзию Иосифа Бродского. Вы знаете такой поэт?

– Знаю, – кивнул Георгий и тут же испугался, что Ульрике сейчас что-нибудь спросит о Бродском, а он, конечно, не сумеет ответить, потому что имеет о нем самое приблизительное представление.

– Тогда, может быть, вы немного мне объясняете. Я не совсем понимала вот здесь, где отметила маркером. Вы можете прочитать?

Георгий подошел вслед за Ульрике к письменному столу, взял в руки отпечатанный на принтере листок и прочитал:

Я люблю родные поля, лощины,

реки, озера, холмов морщины.

Все хорошо. Но дерьмо мужчины:

в теле, а духом слабы.

Это я верный закон накнокал.

Все утирается ясный сокол.

Господа, разбейте хоть пару стекол!

Как только терпят бабы?

Прочитав, Георгий расхохотался.

– И что же вам непонятно? – спросил он. – «Накнокал»?

– Да, – кивнула Ульрике. – Но не только.

– «Накнокал» – ну, это что-то вроде «открыл». Открыл закон. Знаете, как Ньютон открыл закон всемирного тяготения. Только здесь жаргон.

– Зачем здесь жаргон? – удивилась Ульрике. – Но хорошо, я отмечу. – Она что-то черкнула на полях. – Но и еще. Почему он говорит так про мужчины? Зачем разбить стекол? Без этого нельзя быть не дерьмо?

Глаза у нее стали такими серьезными, в них светилось такое искреннее недоумение, что Георгий растерялся.

– Понимаете, – сказал он, – иногда действительно нельзя. Но об этом не думаешь, это само собой получается.

– Вам приходилось это делать? – тут же спросила Ульрике. – Разбить стекол?

– Да приходилось… – смутился он. – Хотя я совсем не собирался это делать.

– Эта этика… как сказать… мэн харт-бэллс…. Я думаю, это признак патриархальной культуры. – Она пожала плечами.

– Что значит «мэн харт-бэллс»? – заинтересовался он.

Ульрике рассмеялась, и на ее щеке на секунду, в самом начале смеха, появилась нежная ямочка.

– Так говорят американцы, – объяснила она. – По-русски, наверное, будет… Мужчина с твердыми… шарами?

– Не совсем с шарами, но смысл понятен, – улыбнулся Георгий.

– Это очень патриархально, очень несовременно, – повторила она. – Можно, я спрашиваю еще?

– Конечно, – кивнул Георгий.

– Но тогда я принесу пить, да? – предложила Ульрике.

Он смотрел, как она легко двигается по комнате, шурша по ковролину смешными соломенными тапочками, как изящны и точны ее движения, когда она открывает стеклянный шкафчик, достает сверкающе-прозрачные тяжелые стаканы, открывает другой шкафчик, достает алые полотняные салфетки, кладет и ставит все это на стеклянный столик возле дивана… Предметы сами собою ложились ей в руки, и невозможно было представить, чтобы что-нибудь разбилось, разлилось, рассыпалось.

Ульрике принесла из кухни две маленькие запотевшие бутылочки воды «Перье» и две такие же – светлого пива «Гаффель», большую бутылку апельсинового сока, вазочку с крекерами. Наконец она села рядом с Георгием на диван и снова взяла в руки листок со стихами.

– Теперь еще вот здесь, – сказала она. – «Можно в профкоме занять, но это все равно, что занять у бабы». Я понимаю о профком, это советская реалия, да? Если ты брал кредит у профсоюза, то становился в зависимость от тоталитарной системы. Но почему это надо сравнить с одолжить деньги у женщины?

– Ну, понимаете… – проговорил Георгий. Он представить не мог, как объяснить ей эти слова, хотя ему они были совершенно понятны. – Наверное, он говорит о том случае, когда мужчина занимает деньги у женщины, с которой живет, и знает, что не отдаст. То есть он только делает вид, что занимает, а на самом деле берет деньги у женщины просто так, насовсем, как альфонс, понимаете?

– Не очень понимаю, – покачала головой Ульрике. – Что значит – альфонс? А, я догадалась – жиголо! Вам приходилось это делать? – уточнила она.

– Нет, не приходилось, – улыбнулся Георгий.

– Но тогда почему вы понимаете, что он имеет в виду именно это?

– Это понятно само собой, – сказал он.

– Как все это странно! – задумчиво проговорила Ульрике. Лучистые глаза на мгновение погрустнели. – Понятно само собой, а я не понимаю. Я так много здесь не понимаю…

– Ничего страшного, – успокоил ее Георгий. – Да и зачем вам это понимать?

– Это важно, – покачала головой она. – Ведь я собираюсь здесь работать, я должна понимать менталитет. Скажите, – вдруг спросила она, – я могу иногда просить вас мне помочь? Просто объяснять, как сейчас?