Почему цветочек рассыпается через пару минут, понимаю, тот великосветский хмырь не представляет строение стебля, хлорофилла, херобластов, ядер и хламидомонад, потому создал только видимость растения,

что неотличимо от настоящего, но на самом деле у него в ладони была только оболочка, а не цветок…

Я не хмырь, цветочки и всякое сю–сю таким орлам без надобности, я выложил на стол единственную пулю и уставился в нее бараньим взглядом, требуя превратиться в дюжину или хотя бы в парочку.

Пуля намного проще, в ней нет того внутреннего строения с ДНК, хлорофиллом и бурной внутриклеточной деятельностью, она не живая… кстати, булыжник воспроизвести будет еще проще, надо будет иметь в виду, только с моей нынешней исполинской мощью получится очень уж мелкий булыжник, его и булыжником не назовешь, разве что песчинкой…

Место на столешнице, куда я требовательно вперял взор, оставалось пустым. И снова пустым. И как ни пересаживался, стараясь не вспоминать Крылова, все равно музыканта из меня ну совсем не получалось, что ни в какие ворота.

Рундельштотт не то чтобы потерял ко мне интерес, просто задал верный курс, по которому топать еще долго–долго, а когда что–то сумею, хоть самую крохотку, укажет, куда и как дальше.

Несколько часов я пытался так и эдак, наконец перестал различать пулю в темноте, но свеча зажглась сама, хотя могла бы и пораньше, неточная калибровка.

Закат здесь еще невероятнее, я не эстет, слава богу, но несколько минут стоял с раскрытым ртом у окна и наблюдал, тихо млея от восторга. Из каменоломни не налюбуешься, да и вообще лучше всего такое наблюдать с вершины высокой башни…

Уже под утро я рухнул на постель, забылся коротким и насыщенным сном, в котором мне удалось с пулей просто с блеском, только из–за моих усилий она превращалась в артиллерийский снаряд и никак не хотела влезать в обойму пистолета.

Еще не разлепив веки, я уже снова представлял, как материализую пулю, вдруг да с утра и с новыми силами получится лучше…

За дверью послышались голоса, женский голосок, тут же распахнули, и через высокий порог переступила Карелла. На этот раз у нее в руках горка на широком подносе накрыта чистым полотенцем.

— Доброе утро, — прощебетала она. — Надеюсь, оно доброе?

Я вскочил из–за стола.

— Госпожа Карелла, как я рад, как я рад, пожалуйста, раздевайтесь… Ох, что я говорю, я имел в виду садитесь! Всегда наш язык выбалтывает то, что думаем, а не то, что сказать надо…

Она хитро улыбнулась, дескать, знаем–знаем ваши пробные шары, вдруг да в самом деле готова раздеться, такие вроде бы нечаянные оговорки в ходу у придворных, когда прощупывают друг друга, а я, глядя на нее, подумал с внезапным прозрением, что в самом деле она куда изощреннее меня в таких дуэлях, у них это стиль жизни, а я импровизирую на ходу…

— Вот сюда, — добавил я и смахнул со стула несуществующие пылинки, — садитесь…

Она довольно засмеялась.

— Ее величество велели мне принести вам, глерд Улучшатель, только завтрак! И ничего больше.

Я ответил с подчеркнутым огорчением:

— Какая жестокость, какая жестокость! Это просто бесчеловечность… Но если ее величество именно так и приказали, то кто мы, чтобы прекословить?.. Ставьте вот сюда… Спасибо. Позвольте я доведу вас до двери… Надеюсь, ее величество хотя бы против сего скромнейшего знака внимания не возражает…

Притворяясь испуганным, я выдворил ее раньше, чем она успела сказать, что королева сказала вообще- то не совсем так, это можно понимать по–разному, не обязательно в самом строгом смысле…

Гвардейцы за дверью ухмыльнулись, когда я выпроводил фрейлину за дверь и торопливо закрыл за нею, что- то да знают, придворная гвардия всегда в курсе, да только умеют хранить тайны. Одно могу сказать наверняка, оба парня ко мне расположены, точно расположены. Вряд ли за меня умрут, но защищать будут.

С пулей занимался, натуживаясь и надувая жилы на висках, до обеда, потом гвардейцы впустили молоденькую служанку с подносом. Я так и не понял, то ли Карелла обиделась, то ли играет обиженную, то ли проверяет, клюну на молоденькое свежее мясо или в самом деле так уж занят…

Служанку выпроводил тоже сразу же, как только переставил с подноса на стол еду и кувшин с вином, и даже пока жевал мясо, вперял злобно–настойчивый взгляд в пулю и приказывал ей превратиться хотя бы в две…

И второй день бился, как стая рыб об лед, вечером побежал к Рунделыитотту. Тот оторвался от чтения книг, долго с изумлением всматривался в меня.

— А что, — спросил он с интересом, — должно было?

— Но вы же сказали…

— Не так быстро, — пояснил он, — через годик точно получится. Или через два. От силы три–четыре!

— Спасибо, — сказал я едко, — у меня темп времени выше. И скорость перемен должна быть на уровне…

Вернулся, до ночи бился, ночью тоже вставал, пробовал, вдруг да в темноте или как–то вот так сбоку получится лучше, потом утром, днем, вечером…

На четвертый день, когда уже совсем не верил, что смогу, но пробовал и пробовал, вторая пуля возникла рядом с первой!.. Возникла и тут же исчезла, растворилась в воздухе раньше, чем я успел сказать «мама».

Снова и снова с сильно бьющимся сердцем пробовал, наконец начала появляться регулярно, но тут же исчезала. Только успевал увидеть, как…

После часа постоянных попыток, когда создал ее раз двадцать на столе, сумел сотворить и на ладони, успел ощутить ее вес, но исчезла также мгновенно.

Уже пришел в отчаяние и хотел отказаться от самой идеи, пока не пришла в череп просто гениальная мысль, я же вообще–то гений и в самом деле живая легенда: а что, если создавать патроны прямо в стволе пистолета?

Прицелился в стену, долго пыжился, дулся, наконец вроде бы получилось создать ее там, тут же нажал спусковую скобу, но… никакого выстрела.

— Быстрее действуй, — прошипел я, — черепаха ленивая…

Еще раз, сил уже нет, пот градом, а руки трясутся, но снова не успел, боек щелкнул вхолостую.

Отдохнул, поел, кто бы подумал, что занятие магией изнуряет больше, чем если бы целый день колол дрова, снова взялся за опыты.

Горькое осознание ошибки пришло намного раньше, чем в бессилии опустил пистолет, и все потому, что уже понял, за какую сложную задачу взялся, надеясь решить ее с ходу лихим наскоком.

Выстрела не получается прежде всего потому, что я такой же хмырь, как и тот с цветочком. Современный патрон хоть и без допотопной гильзы, но все же не булыжник!

В дверь стукнули, ввалился веселый Фицрой в длинном до пола плаще и шляпе набекрень, мощно пахнуло вином. Улыбаясь, вытащил из–под полы пузатый кувшин.

— Ты знаешь, что это за вино?.. Ты не представляешь!