– Ах, милый Митя, уже слишком поздно, – сказала она, ласково коснувшись его щеки. – Нельзя откладывать на потом любовь и предложение девушке, которую любите. Вам надо было вчера просить моей руки. Может быть, с горя я и согласилась бы. Но сегодня уже все по-другому.

– Что же, жених новый нашелся? – спросил он мрачно.

– Нет, не жених. Отец оставил мне наследство. Вчера бедная бесприданница Анна Каренина сочла бы за счастье стать вашей женой, чтобы хоть так спастись. А нынче…

– Что же нынче?

– Нынче графиня Вронская на вас даже и не посмотрит, бедный, славный Митя. Вовремя надо было предложение делать.

– Я готов заслужить чем угодно вашу любовь, – сказал он, опустив подбородок. – Не нужно мне ваше наследство, оставьте его себе…

Она подняла пальчиком Митину тяжелую голову, чтобы увидеть его глаза.

– Неужели вы меня вправду так любите? Любите бескорыстно?

– Не умею такими вещами шутить, – пробормотал он.

– И все, что захочу, для меня сделаете?

– Жизни не пожалею…

– В таком случае… – Она поднесла пальчик к губам с откуда-то взявшимся кокетством. Митя жадно ждал от нее хоть слова. – Что бы вам такое приказать? Какое испытание на верность придумать? Ах, вот, кстати: убейте Каренина.

Митя не поверил, что такое может быть.

– Прошу простить, порою на ухо туг… – пробормотал он.

– Все вы прекрасно услышали, Митя, – сказала она. – Таково мое желание. Убейте Сержа, и можете просить моей руки. Обещаю, что тогда подумаю над вашим предложением.

– Значит, убить… – проговорил он.

– Любым удобным для вас способом. Я в этом не привередлива. Только чтобы его уже не было на этом свете. Нам вместе с ним тесно. Так что же, беретесь?

Митя махнул привычным яростным жестом и пошел по проспекту не оглядываясь.

Ани засмеялась чисто и свободно. Так хорошо было у нее на душе.

День Ванзаров посвятил тому, чтобы добиться аудиенции важных лиц в министерстве. Он телефонировал, отправляя курьеров с письмами, и даже отбил телеграмму. Упорство было вознаграждено. Ему назначили явиться в здание на Фонтанке к шести вечера. Хоть час был подчеркнуто не приемный, но делу это никак не мешало. Все-таки известность его была крайне полезной штукой. На то, на что у другого чиновника ушло бы не меньше месяца, да и успех казался сомнительным, чиновнику для особых поручений хватило нескольких часов. Оставалось переодеться для такого важного события.

Ванзаров уже собрался отправиться к себе на квартиру, которую снимал невдалеке, на Садовой улице, как раз напротив дворца князя Юсупова, когда в приемном отделении сыска появился Каренин. Вид его был ужасен. Ванзаров предложил стул, на который Серж почти что упал. Портсигар его оказался пуст, он спросил любую папиросу. У чиновника Ильина нашлись только крепкие. Сержу было все равно. Он затянулся жадно и глубоко, не хуже каторжника.

– Пришли давать признательные показания? – спросил Ванзаров, устраиваясь на крае стола.

Серж разогнал дым ладонью.

– Как догадались…

– Это несложно, зная некоторые обстоятельства последних дней вашей жизни.

– Да, хочу во всем сознаться…

– Каторга пойдет вам на пользу. Вы и курите как арестант. Так в чем будете признаваться?

– А в чем хотите, – ответил Серж, давя папиросу о ножку стула. – Хотите, всех на себя возьму. Пишите протокол: это я всех убил. И отца, и дядю, и Левина, и эту, как ее…

– Мушку… – подсказал Ванзаров.

– Да, Мушка. Признаюсь: обманывал вас, а на самом деле это я был.

– Забыли графа Вронского…

– Ах, да, благодарю. И его отравил, чего уж там скрывать.

– Что же вас подвигло на признание? Не верю, что совесть проснулась. У дельцов ее нет по природе.

Серж попросил еще папиросу и закурил.

– День такой выдался, – сказал он. – С утра Надежду Васильевну вызвали на допрос в охранку…

– Вот как? Интересно. Что же от нее хотели?

– Показаний на меня. Надя теперь уверена, что я убийца. Не удивлюсь, если сейчас собирает на даче чемоданы. Потом Вронский вышел и заявил, что отказывается расследовать дело Мушки, считает меня убийцей своего отца и готов вызвать на дуэль. Потом любовница бросила мне в лицо все подарки, обвинив, что я убийца ее отца. Потому что ей не дали роль. А потом я пришел к Ани, чтобы помириться, а она назвала меня убийцей своего отца. Правда, не понял, какого из двух. Когда столько людей говорят, что ты убийца, невольно в это поверишь.

– Трудно устоять, – согласился Ванзаров. – А последняя капля?

– Еще вчера капнула, – ответил Серж. – Проект метро, о котором вы догадались, лопнул. Наверняка Ярцев, подлец, кому-то подыграл. Так что половины моего состояния как не бывало. При этом шурин мой, Миша Вертенев, занял место дяди Стивы и знать меня не хочет. Перекупили подлеца. И ведь продал сразу, не задумываясь. Конец товариществу «Борей».

– У вас осталась вторая половина состояния.

– Осталась. Будет на что воспитать Сережу, пока отец на каторге.

– Наверняка о нем позаботится Надежда Васильевна…

– Очень надеюсь. Хуже меня только Кириллу Вронскому. Что называется, не повезло. Представьте: граф оставил все свое огромное состояние Ани. О чем она сообщила мне, плохо скрывая злорадство. Наша скромная Ани стала графиня Вронская, самая богатая невеста столицы. А жандармский поручик Вронский и без денег остался, и не может жениться на сестре.

Серж закашлялся, подавившись смехом или дымом. Он оперся рукой о стол и пристроил на ней тяжелую голову.

– Заканчивайте со мной, Родион Георгиевич…

Перегнувшись через стол, Ванзаров выхватил чистый лист и положил перед Карениным. Серж покорно взял ручку и макнул в чернильницу.

– На чье имя писать признание?

– Не признание, а предсмертную записку, – сказал Ванзаров.

Серж решил, что над ним измываются в полицейском духе, но принял это как должное. Для себя он решил, что не в силах бороться с Роком. Что бы там древние греки по этому поводу ни думали.

– Как писать? – только спросил он.

– Пишите так, как если бы собрались наложить на себя руки и никого в этом не вините. Вот еще! Обучать убийцу писать предсмертные послания…

Серж покорно заскрипел пером.

Дежурный чиновник 3-го Казанского участка не поверил своим глазам. Прямо перед его столом, защищенным от просителей деревянными перилами, возникло лицо из Департамента полиции, столь влиятельное, что заикнуться о нем было страшно. Хуже того. По правую руку от него виднелся строгий господин в длиннополом сюртуке с шитыми золотом лацканами, означавшими Министерство иностранных дел. А с другой стороны нетерпеливо топтался чрезвычайно рассерженный господин иностранного вида, у которого в галстуке блестел брильянт. Чиновник побежал за приставом.