С ели упала шишка, и он вздрогнул и поднял голову.

На него смотрела принцесса.

Солнце, проходя сквозь листву, бросало на нее рассеянный свет, и казалось, бледная ее кожа отливает изумрудом. И вся она была — колеблющийся свет и тени. Волосы у принцессы были гладкими и блестящими, словно шкурка выдры, и в них вспыхивали зеленые искры. Она стояла рядом с кустом орешника, придерживая рукой ветку, чтобы та не дергала ее за платье. А платье было зеленым, как листья. Очень красивая принцесса, только уже большая, с сожалением подумал Фома, с ней, наверное, нельзя играть.

— Маленький мальчик, — у губ ее появились прелестные ямочки, — один. В лесу.

Фома насупился и басом сказал:

— Это наш лес.

— Лес ничей, — возразила принцесса. — Вернее, он принадлежит сам себе. А больше никому.

— Мой папа, если захочет, вырубит тут все деревья, — на всякий случай пригрозил Фома.

— От этого лес не станет принадлежать ему, — сказала принцесса. — Ему будут принадлежать лишь мертвые деревья.

Фома ничего не понял, но на всякий случай осторожно спросил:

— Дура? Все девчонки — дуры.

Принцесса не обиделась, а рассмеялась и показала ему язык. Язык был острым и розовым. Как у кошки.

— Ты храбрый мальчик, — сказала она.

Фома надул щеки и согласился:

— Да.

Принцесса выпростала из зеленого рукава узкую светлую руку и сказала:

— Подойди ко мне.

— Еще чего, — Фома вдруг вспомнил об осторожности.

— Глупый, я тебе ничего не сделаю. Просто поцелую в лоб.

— Пусть девчонки целуются.

Принцесса рассмеялась уже в голос и стала похожа на маленькую девочку.

— Боишься? — Она противно сощурила прозрачные глаза. Глаза у нее были серо-зеленые и отражали лесной свет, как два серебряных зеркальца.

— Еще чего, — повторил Фома.

Он переступил через тяжелый блестящий корень, под которым муравьи прорыли себе что-то вроде тоннеля, глубокого, с гладкими покатыми стенами; тоннель уходил в недра земли — там, должно быть, сводчатые темные залы и крохотные фонарики, разгоняющие мрак. Даже не фонарики, а жуки-светляки, муравьи разводят их у себя в специальных загонах, а потом освещают свои темные жилища… В общем, не успел Фома додумать эту мысль, как уже стоял рядом с принцессой. Та наклонилась к нему. Теперь она не казалась такой высокой. Ее волосы приятно щекотали ему лицо, а серебряные глаза были совсем рядом.

Он зажмурился. Губы принцессы коснулись его лба, они были как цветочные лепестки: сухие и прохладные.

— Фома! — кричал кто-то, продираясь сквозь заросли с треском. — Фома!

Он открыл глаза. Принцессы рядом не было.

Зато был учитель физкультуры, в спортивном костюме. Свисток болтался у него на шее, а сам учитель был красный и очень злой. Но, увидев Фому, целого и невредимого, учитель так обрадовался, что просто схватил его за руку, очень больно сжав ему пальцы, и потащил.

— Что же ты?! — выговаривал учитель на ходу. — Как ты мог?! Тебе доверили охранять имущество! А ты!

— Я не хочу охранять имущество, — пропыхтел тащимый волоком Фома, — я хочу играть как все.

— Для этого надо тренироваться, — сказал обидное учитель, — а ты неуклюжий. Ты ногой мимо мяча попадаешь.

Фома шмыгнул носом.

— Ну, поставлю я тебя на ворота, — вздохнул учитель, — предположим. Ты ж все мячи пропустишь. Опять будешь ворон ловить, как всегда. Тебя пока еще не бьют, по крайней мере. А будут.

— Я вырасту и сам всех побью, — сказал Фома.

— Они тоже вырастут, — резонно заметил учитель, — вот в чем штука. — Он задумался. — Можешь оставаться на дополнительные тренировки, — сказал наконец, — два раза в неделю. Я сам буду тебя работать. У тебя злость есть. И упрямство. Это хорошо. А вот что ты в облаках витаешь все время — это плохо. И для спорта, и для дружбы. Таких, брат, не любят.

— Меня принцесса поцеловала, — сообщил Фома, — только что.

— Вот, пожалуйста, без этого, — сказал учитель, — этого не надо. Давай договоримся: ты ничего не выдумываешь, а я тебя тренирую. Идет?

— Я не выдумываю, — обиделся Фома.

— Ну… — сказал учитель, почему-то шепотом, — я тоже в твоем возрасте… иногда… и мальчишки били. А теперь вон какие мышцы.

Он закатал рукав и показал, какие именно у него мышцы. Мышцы были ничего себе, но в кино Фома и получше видел…

* * *

— Мне не нравится, каким он растет, — сказал папа, — он все время что-то выдумывает. Ему будет трудно.

— Все дети что-то выдумывают, — возразила мама, — я тоже выдумывала… когда маленькая была.

— Значит, он в тебя пошел, — сказал папа, почему-то ласково и совсем даже не сердито.

Фома уснул на диване, где смотрел телик. Фильм был про войну, но он все равно уснул, правда, под самый конец. Или не совсем уснул, потому что слышал сквозь сон разговор родителей.

— Этот его бродяжий инстинкт… — говорила мама. — Ладно, сейчас он ушел недалеко. А если он проберется за кордоны?

— Как? Мимо патрулей? Впрочем, я поговорю с ним утром.

— Послушай, — нерешительно сказала мама, — а он не мог… А если и правда он видел кэлпи?

— В лесопарке? — удивился папа. — Откуда? Это нереально. Кэлпи сюда не пробраться. Ни в жизнь.

— Но партизаны…

— Ну, партизаны, да… ими больше обывателей пугают. Нет, это просто очередная его фантазия. Принцесса… никто не видел женщин кэлпи. Никогда. И потом…

— Это же не значит, что у них вообще нет женщин, — сказала мама.

Отец что-то шепнул ей на ухо, и мама, засмеявшись, шлепнула его по руке.

— И потом, — продолжал отец, — на каком языке она бы с ним говорила? Они не учат наш язык. Принципиально. Или просто не в состоянии его освоить. Ума не хватает.

* * *

Грузовичок трясся и подпрыгивал на ухабах — значит, они съехали с бетонки и теперь гнали по бездорожью. Фома лежал в кузове — руки-ноги связаны, сверху навалены какие-то мешки, отчего он мог дышать, только повернув голову набок.

Кэлпи у него над ухом возбужденно переговаривались на своем чудно́м языке, пахло дымом, горячим железом и чужими разгоряченными телами. Говорили, от кэлпи пахнет. И правда, запашок был еще тот — острый, резкий, как от возбужденных животных. Или змей. Один раз Фома держал в руках ужа; странное ощущение — готовишься схватить что-то скользкое и холодное, а оно на самом деле сухое и даже теплое. И этот жесткий жестяной запах…

Вверх уходили ноги кэлпи в высоких кожаных сапогах, ноги тряслись вместе с грузовичком, и кэлпи тщетно балансировал, стараясь сохранить равновесие. Потом ноги подогнулись, и кэлпи упал рядом с Фомой. Фома сначала думал, что кэлпи просто не удержался и свалился, недаром говорят, что техника им не по зубам, но потом увидел совсем рядом стремительно сереющее лицо и дырку во лбу, из которой вытекала темная, отливающая лиловым кровь. Он в ужасе зажмурил глаза.