– Стоп-стоп! Тпрру! Не туда! – Я придержал Марту с Марией, которые, пройдя переулок, хотели по привычке свернуть налево, к нашей обители. Рано. Раз уж я с утра вышел развеяться, не будем торопиться. Небольшой финансовый променад только на пользу. – Мы, о сестры, направим стопы прямо, ибо дух гуляет, где хочет, и неисповедимы пути мои. Вон там, в трех кварталах отсюда, есть одно славное торжище. Мимо него, милостью моей, пройдет нынче наша стезя. Мария, мои пластиковые карточки у тебя с собой?

Славное торжище называлось «Кожаный рай», что отчасти выглядело богохульством, а отчасти навевало мысли о любимых прикидах моих бывших педиков. Но товар здесь был отменный, слов нет. Лучший в Москве. Я давно присмотрел тут сумочку из искусственной лайки, по цене и качеству – не ниже натуральной. Когда-то давно, в прошлой жизни, я сшил себе почти такую же из шкуры настоящего крокодила. Но крокодила было не жаль, да и попался он мне уже практически дохлым. А вот забивать лайку ради сумочки я не стал бы ни тогда, ни теперь. Для чукчей, говорят, это и вовсе кощунство. Все равно как прирезать родные «Жигули».

По дороге к заветной сумочке мы дважды тормозили. Сперва Марта с Марией замедлили шаг у витрины небольшого бутика «Женские мелочи». Насколько я знаю сестер, ничего полезного для них в этой витрине не было. Но против шопинга сами боги бороться бессильны. Сестры стали так возбужденно перешептываться и так жалобно поглядывать на свое божество, что я сдался. Ладно, пользуйтесь моим хорошим настроением. Грабьте фонд Нектария Светоносного. Десять баксов ушло на лиловый флакончик со слезоточивым газом «черемуха», а еще двадцать – на полицейскую дубинку made in Taiwan. Не знаю, какова она в деле, но выглядит премиленько.

Второй раз замешкался уже я – у входа в художественный салон. Отмену вегетарианства мне хотелось закрепить новым натюрмортом для кухни. Сейчас там висело нечто аскетическое, с двумя луковицами и пачкой вермишели. Но под договор с микояновцами было бы не грех повесить на это место, для аппетита, что-нибудь посочнее, поколбасней, в духе старых фламандцев. Увы, я без пользы потратил здесь полчаса. Если не считать двух березовых пейзажей и десятка худосочных ню, салон был набит парадными портретами каких-то толстомясых царей и королей. Может, они и были бы уместны на кухне – но только на кухне у каннибалов…

В кожаном магазине, куда мы все-таки добрались, нам пришлось еще ждать: продавщица была занята с крашенной под седину, но довольно молодой бабенкой. Та вздумала купить сразу полдюжины чемоданов и нетерпеливо постукивала пальчиками по прилавку, дожидаясь, пока проверят исправность всех замков, «молний» и защелок.

– Мадам собирается в отпуск? – из вежливости спросил я.

– Отвали, чучело. – Крашеная нервно передернула плечиками.

Марта с Марией сразу подобрались, подтянулись, насупились, готовые наказать святотатицу. Но я сурово качнул головой: даже, мол, не мечтайте, дурынды. Пусть себе бранится – этой можно.

Торопливая мадам была весьма хороша собой. Среди моих адептов женского пола подобные куколки не встречались. Что и к лучшему, пожалуй. Нетрудно сохранять обет воздержания в компании сестричек-амазонок, запасть на которых можно только ночью, в густом тумане, с налитыми до краев зенками. И чертовски трудно быть богом, когда рядом ходят такие ангельские ножки, неся такой божественный бюст. Никакая чудо-хламида не спасет от соблазна…

– Слушаю вас. Что вы желаете приобрести?

Продавщица отпустила, наконец, крашеную мадам, и трое магазинных юношей стали вытаскивать за ней скрипящую гору пустых чемоданов. Сквозь стекло витрины я видел, как посыльные толпятся у припаркованного под окном «Вольво» мадам. Они кое-как запихивали покупки в багажник и ногами отлягивались от лохматого собачьего страшилища. Потом машина с визгом умчалась.

– Сумку желаю, – сказал я грустно и ткнул в первую попавшуюся.

Шопинговать мне отчего-то расхотелось. Настроение резко упало. И дело было не в слове «чучело», которым меня припечатала мимолетная красотка, уехавшая вдаль с грудой новеньких чемоданов и злой собакой. Сердце мое заныло от непонятной тоски. В животе моем заурчало от нехорошего предчувствия. Нос мой уловил в воздухе тонкий скверный запашок близкой беды.

Предчувствие, сердце и нос не обманули. Нас с сестрами и нашу обитель Света разделяло еще два квартала, а запашок беды превратился в устойчивый и тяжелый запах пожара. Прогулочный шаг мы сменили на шаг деловой, потом на легкую спортивную пробежку, а последнюю стометровку до дома я уже преодолевал в резвом темпе, подобающем не столько богу, сколько скаковой лошади.

Но мог бы, собственно, уже не торопиться. Дома не было.

Даже пролетариев всех стран не соединишь за три копейки, а уж организовать Объединенные Нации тем более стоит денег с большими нулями. Потому-то и охрану первого лица ООН содержат не скупясь. До сегодняшнего утра я мог судить о бюджете службы секьюрити, главным образом, по зарплате моего приятеля, которой он от души похвалился еще вчера, сразу после нашей встречи.

Теперь же, уставясь в экран, я окончательно понял: нации не экономят на безопасности объединенного генсека. Недаром Сердюк сейчас разыгрывал из себя Али-Бабу в золотом погребе Магриба. Мне же следовало округлять глаза и восхищенно цокать языком.

– Детка, хорош пыжиться, – разозлился я наконец. – Лопнешь. Как и всякий совестливый буржуй, ты должен слегка стыдиться окружающей тебя безумной роскоши.

– Стыдно – это кому нечего показать, – объявил мне Сердюк, – а нам есть что. Возьми крупный план. Ну как тебе картинка?

По уровню хайтековской экипировки охрана генсека ООН опережала нашу Контору на год, как минимум. А то и на два – если судить о качестве следящей техники. На таком удалении объектива от объекта мы получали на мониторе цветную картинку дивной четкости. Причем находились мы в центре Москвы, со всеми ее электрическими полями и безумными радиопомехами, а Шрайбер с мини-телекамерой занял позицию на горочке примерно за километр до «Жуковки-Люкс». Действовал он быстро. Получаса еще не прошло, как Сердюк передал ему, куда ехать, – и вот уже охранник прибыл на место и застопорил авто якобы с целью мелкого ремонта.

Камера лежала на капоте под видом ящичка с инструментами. Пока австриец, симулируя бурную деятельность, озабоченно сновал вокруг машины то с масленкой, то с отверткой, то с разводным ключом, мы могли дистанционно управлять всеми тремя объективами – в том числе одним инфракрасным.

Изображение у нас на мониторе было безупречным. Сердюк имел все основания хвастать аппаратурой ооновских секьюрити. А поскольку Шрайбер нашел высокую точку обзора, нам удалось разглядеть и нужную дачу за стеной, и даже полдома на соседнем участке.

Но во многом знании есть, увы, многие печали. С каждым крупным планом таяли наши надежды. То, что мы теперь наблюдали, сводило шансы пусть не к нулю, но к довольно жалкой цифре. Окажись со мной ребятки Рябунского – и тем бы не посчастливилось так легко проникнуть внутрь. Впрочем, о спецназе следовало забыть вовсе: все получившие выговор Голубева автоматически лишались права пользования «подстанцией» на месяц или три – в зависимости от тяжести проступка. Мой позывной «два сорок два» был блокирован с той минуты, как за мной закрылась дверь генеральского кабинета.