в память агента авиакомпании, а ведь ему ничего не стоило прихватить с собой чемодан. Конечно, он поступил так подсознательно. Никто этого не знал, но сам-то Д. О. Герреро знал, что самолету не суждено долететь, а следовательно, никакой багаж не потребуется. Но для виду он должен был взять багаж. Теперь, когда после гибели самолета начнется расследование, вспомнят, что один пассажир – а именно он – летел без багажа, об этом будут говорить, это будут пережевывать. И это лишь подкрепит те подозрения, которые к тому времени могут возникнуть у расследователей на его счет.

Но если никаких обломков не останется, напомнил он себе, что же они смогут доказать?

Ничего! И страховой компании придется платить.

О господи, да неужели этот автобус никогда не доберется до аэропорта?

Маленькие итальянцы с шумом и криками носились по проходу. Их мать, сидевшая на несколько рядов позади Герреро, о чем-то непрерывно болтала с мужем на своем тарабарском языке. На коленях у нее сидел младенец и не переставая отчаянно орал. Ни муж, ни жена не обращали на него ни малейшего внимания.

Нервы у Герреро были натянуты как струна. Его так и подмывало схватить ребенка и придушить. Он еле сдерживался, чтобы не крикнуть: «Да заткнитесь же, заткнитесь!»

Неужели они ничего не предчувствуют?.. Неужели эти идиоты не понимают, что сейчас не время для глупой болтовни?.. Ведь все будущее Герреро – во всяком случае, будущее его семьи, успех его столь мучительно разработанного плана – все, все зависит от того, за сколько времени до вылета самолета автобус прибудет в аэропорт.

Один из детей – мальчик лет пяти или шести, с приятным умненьким личиком – поскользнулся в проходе и упал боком на пустое сиденье рядом с Д. О. Герреро. Пытаясь удержаться, чтобы не соскользнуть на пол, мальчик взмахнул рукой и задел чемоданчик, лежавший на коленях у Герреро. Чемоданчик поехал, и Герреро еле успел подхватить его. С перекошенным от ярости лицом он замахнулся на ребенка.

Мальчик, широко раскрыв глаза, посмотрел на него и нежным голоском произнес:

– Scusi[4].

Герреро усилием воли овладел собой. Ведь за ним могли наблюдать. Если он не будет осторожен, он снова привлечет к себе внимание. Откопав в памяти слова, которые он слышал у итальянцев, работавших на его стройках, он с трудом произнес:

– Е troppo rumorosa[5].

Ребенок покорно наклонил головку:

– Si[6], – и продолжал стоять.

– Ну ладно, ладно, – сказал Герреро. – Потолковали, и хватит. Давай сыпь отсюда! Se ne vada[7].

– Si, – повторил мальчик.

Он смотрел прямо в глаза Герреро, и тому стало не по себе: он вдруг осознал, что ведь и этот мальчик, и другие дети будут на борту самолета. Ну и что же? Нечего поддаваться сентиментальности: ничто уже не в силах изменить его намерения. К тому же, когда это случится, когда он дернет за шнурок под ручкой своего чемоданчика и самолет разлетится на куски, никто – особенно дети – не успеет ничего осознать.

Мальчик повернулся и пошел назад, к матери.

Наконец-то! Автобус покатил быстрее… еще быстрее! Сквозь ветровое стекло Герреро видел, что машин впереди стало меньше, хвостовые огни их быстрее убегали вперед. Значит, они еще могут… вполне могут… вовремя прибыть в аэропорт, так что он успеет купить страховку, не привлекая к себе внимания. Но времени будет очень мало. Только бы у стойки страховой компании не оказалось много народу!

Он заметил, что маленькие итальянцы вернулись на свои места, и похвалил себя за то, что сумел сдержаться. Если бы он ударил ребенка – а ведь он чуть не ударил, – пассажиры подняли бы шум. Хоть этого он избежал. Жаль, конечно, что он обратил на себя внимание при регистрации, но, поразмыслив как следует, Герреро решил, что, пожалуй, непоправимого вреда себе не нанес.

А может, все-таки нанес?

Новые тревоги стали одолевать Герреро.

А что, если агент, регистрировавший его билет и удивившийся отсутствию багажа, вспомнил сейчас об этом? Герреро чувствовал, что ему не удалось тогда скрыть волнение. А что, если агент заметил это и заподозрил неладное? Он вполне мог поделиться с кем-нибудь своими сомнениями, скажем, со старшим инспектором, и тот, возможно, уже позвонил по телефону в аэропорт. Быть может, в эту минуту кто-то – полиция? – уже поджидает автобус; его, Герреро, начнут расспрашивать, заставят открыть чемоданчик и обнаружат страшную улику. Впервые Герреро задумался над тем, что будет, если его поймают с поличным. Наверняка арестуют, посадят в тюрьму. Потом он решил: прежде чем это произойдет… если к нему подойдут, если станет ясно, что его планы рушатся… он дернет за шнурок и взорвет себя вместе со всеми, кто окажется поблизости. Он вытянул пальцы, нащупал петлю под ручкой чемоданчика и сжал ее. И сразу почувствовал себя увереннее. А теперь хватит об этом – надо переключиться на другое.

Интересно, подумал он, нашла ли уже Инес его записку.

Она ее нашла.

Инес Герреро, еле волоча от усталости ноги, вошла в жалкую квартиру на 51-й улице и первым делом сбросила натершие ноги ботинки, а потом намокшие от талого снега пальто и платок. Она чувствовала, что простудилась, и все тело у нее ныло от усталости. Работать сегодня было особенно тяжело, клиенты придирались больше обычного, а чаевых она получила меньше. И все это усугублялось тем, что она до сих пор еще не вполне освоилась со своими обязанностями.

Два года назад, когда семейство Герреро жило в симпатичном уютном домике в пригороде, Инес, вообще-то не отличавшаяся красотой, выглядела молодо и мило. С тех пор время и обстоятельства быстро наложили отпечаток на ее лицо, и теперь она казалась много старше своих лет. Сегодня вечером, живи Инес в собственном доме, она прибегла бы к помощи горячей ванны, которая неизменно помогала ей обрести душевное равновесие в тяжелые минуты жизни, а их за время замужества было у нее достаточно. Правда, дальше по коридору находилась ванная комната на три квартиры, но она не отапливалась, в ней гуляли сквозняки, краска со стен облезла, а газ то и дело затухал, если автомат не подкармливать четвертаками. Инес сразу отказалась от мысли идти туда. Она решила посидеть немного в жалкой гостиной, а потом лечь спать. Мужа дома не было, и она понятия не имела, где он.

Прошло какое-то время, прежде чем она заметила записку на столе в гостиной:

«Несколько дней меня не будет. Уезжаю. Надеюсь скоро удивить тебя доброй вестью. Д. О.»

Многое в