и не его вина, что я не укладываюсь в планы на будущее. Может, это мне стоило быть осмотрительнее или, наоборот, действительно мыслить проще?

— Тебя подвезти? — спросил Олег. — Наверное, это наша последняя личная встреча. Во время экзаменов еще увидимся разве что. Все же любовь — всего лишь эмоция, а совместимость должна руководствоваться логикой.

— Нет, я еще немного прогуляюсь, — повел я плечом. — Был рад с тобой увидеться.

— Я тоже, — он пожал мне руку. — Тогда пока. Прощай.

— Пока.

Я слышал его удаляющиеся шаги. Когда я обернулся, то никого, кроме меня, на дорожке, скрытой в тени листьев, не было. Я не должен был испытывать эту странную обиду, но все равно не мог как-то иначе назвать это стягивающее нутро чувство. Потом уже с течением времени я все больше осознавал — так было к лучшему. Олег Релинский был не из тех, кто оглядывается назад. Он шел только своим путем, не прогонял, если кто прибивался к нему в дороге, и не пытался удержать, если они отставали.

Тогда же я вдохнул аромат яблони еще раз и сглотнул выступившие слезы.

* * *

Солнце садилось. Небо сначала окрасилось в золотой цвет, а потом приобрело алые оттенки. Разноцветные блики играли на асфальте, лепестках яблонь и листьях. А потом медленно потухли вместе с исчезнувшим за горизонтом солнцем. Народ в парке начал расходиться, но молодежь, наоборот, собиралась у отдаленных лавочек и фонтана. Раздался заливистый хохот и звон стекла.

Похолодало, я поежился. Надо идти домой, в конце концов. Но ноги сами вели меня в какую угодно сторону, только не прямо по направлению к моему дому. Но все же я оказался на остановке. Автобусы стали ходить реже, поэтому я озяб, пока ждал нужный. Эх, а еще весна, но стоит зайти солнцу, сразу пробирает до костей.

Я прислонился лбом к стеклу и наблюдал за мелькающими за окном огнями. На какое-то мгновенье я даже задремал. И, конечно, пропустил свою остановку, как же еще. Правда, до конечной не доехал, всего лишь намотал две лишние. Не было смысла переходить дорогу и ждать другой автобус, вполне можно было пройти пешком через знакомые дворы. Вдали виднелись корпуса универа, которые смотрели на меня пустыми глазницами окон. По знакомой дороге я направлялся к своему жилищу, но, проходя мимо одного дома, остановился и поднял глаза. В окне горел свет. Как теплый огонек, напоминающий, что где-то есть жизнь.

— Да? — раздался приглушенный голос.

Я вздрогнул. Оказывается, что звук доносился из динамика домофона. Я позвонил в его квартиру. Зачем? Я точно дурак. И что же мне делать?

— Это… это я.

Домофон протяжно зазвенел, и дверь открылась. Я дернул ручку и вошел в подъезд.

— Вить, что-то случилось? — Когда я вышел из лифта, Дэн стоял у входа в квартиру. Он замолчал, не закончив фразу, и впустил меня. — Поздновато ты в гости заглянул.

— Да я просто мимо шел, — сказал, стягивая обувь. А какого черта решил зайти, мне и самому не понятно.

— Гуляешь допоздна?

— Я проехал свою остановку, — признался я.

— Где был? Есть хочешь?

— Немного. — Я отправился в ванную помыть руки. — А был в центре, гулял.

— Один? — Было слышно, что Дэн включил чайник. — Или с кем-то? Наверное, опять с Релинским.

— С Олегом, — согласился я, приходя на кухню и садясь на стул. — Куриный рулет еще остался?

— Должен был. — Дэн полез в холодильник. — И что вы там делали?

— Да так, ничего особенного.

— Ясно, — сказал Ветров, вытаскивая рулет и кладя его на разделочную доску. — Поэтому ты такой странный.

— Ничего я не странный.

— Что? Я сказал это вслух? Ну, значит, показалось. Ты какой-то рассеянный. Может, случилось чего? Ага, так он мне и скажет.

— Ничего не случилось, просто я чуть-чуть устал. У тебя чайник уже закипел, давай я заварю. — Ты хорошо знаешь меня, Дэн. Но об этом я не могу тебе рассказать.

Я встал и достал из шкафа коробку с чайными пакетиками и пару кружек. Все это в абсолютной тишине. Ветров молча нарезал куриный рулет, колбасу, огурцы и хлеб.

Как долго можно обманывать других? И как долго можно обманывать себя?..

На стене мерно тикали часы. За окном по двору проехал автомобиль, осветив темные окна нижних этажей светом фар. Наверху у соседей что-то громко стукнуло. На лестничной площадке хлопнула дверь. Я выкинул использованные чайные пакетики, поставил кружки на стол и сел на свое место. Дэн тем временем раскидал нарезку по тарелкам и начал делать себе бутерброд. Я последовал его примеру, а потом глотнул чая, который обжег горло. Я часто задышал, а потом подул на напиток, чтобы немного его остудить.

Мне показалось, что на губах Дениса мелькнула легкая улыбка.

Я с самого начала поступал неправильно.

Он за один укус прикончил остатки бутерброда.

Но если бы мне выпал второй шанс…

И потянулся за хлебом, чтобы сделать другой.

Я бы поступил точно так же.

По трубам с шумом пронеслась вода. Кто-то за стеной слишком резко прибавил звук телевизора, а потом быстро понизил. Вновь стало тихо.

— Чем занимался сегодня? — спросил я, доедая свой кусочек куриного рулета.

— Дюша-индюша заставил пойти на тренировку.

— В воскресенье? А не пошел бы он?

— Вот-вот, мы думали точно так же. Завтра отъезжаем, хоть бы дал нам время отдохнуть, тиран.

— О, а я и забыл. — В понедельник олимпиадники едут на заключительный тур, и Дэн в их числе. — Но финал же во вторник.

— Ага, то есть в среду мы вернемся.

— Ну, удачи тебе там. Главное — не убейте Дюшу, а то потом придется прятать тело, а с его габаритами это непросто.

— Да уж, — засмеялся Ветров. И замолчал. А что мог сказать я?

Что я вообще тут делаю? Ну, кроме того, что уничтожаю чужой куриный рулет на ночь глядя. Наверное, мне вообще пора домой, спать. Завтра Денису рано вставать, а я тут… Но он ничего не говорил по этому поводу. Хотя, казалось, ему есть что сказать. Он что-то утаивал от меня.

Папа сказал, что есть время подумать. Казалось бы, я все решил, но в душе осталось какое-то противное сомненье…

Значит, это я тебе ничего не рассказываю? Но если бы я был откровенен, то мы бы не сидели сейчас так спокойно и не пили бы чай. Спокойно ли? Ветров словно ежа проглотил, а я… наоборот, опустошен. Даже рулет не помогает.

Во дворе кто-то завел машину, включил магнитолу на высокую громкость и быстро уехал, взвизгнув шинами.

— Дэн, ты когда-нибудь любил? — я не узнал свой