— Ребенок сможет всему научиться у Элинсинос. — Эши все больше раздражался из-за того, что продолжает этот ненужный разговор. — Она его прапрабабушка, настоящая драконица, а не полукровка, как ты. Я не сомневаюсь, что она с радостью научит моего ребенка всему, что необходимо. Кроме того, она никогда не предавала ни Рапсодию, ни меня. Так что спасибо тебе за предложение, но можешь мне поверить, мы позаботились об этой стороне образования нашего ребенка.

— Моя бабушка никогда не жила среди людей в облике человека, — тут же возразил Ллаурон, и серебристая чешуя дракона засверкала, переливаясь. — Она приняла человеческое обличье — точнее, облик сереннской женщины, — чтобы привлечь внимание Меритина. Возможно ее познания касательно истории древних времен глубже, чем у меня, прожившего большую часть жизни в теле человека, но с тех пор, как я перешел в форму стихии, я многое узнал, Гвидион. И мне есть чем поделиться с ребенком — я уверен, ты не можешь отбросить все то, чему научил тебя я.

Эши сделал глубокий вдох, и морозный воздух наполнил его легкие. А в ушах прозвучали слова Рапсодии, произнесенные ею с непререкаемостью Дающей Имя во время Совета, на котором они были избраны правителями намерьенов.

«Вот что я бы вам сказала, если бы была ограничена во времени: Прошлое ушло. Учитесь у него, но дайте ему уйти. Мы должны простить друг друга. Мы должны простить себя. И только после этого наступит истинный мир».

Эши посмотрел в глаза парящего перед ним прозрачного зверя, с волнением ожидавшего его решения. В них светился ум, но в них читалось и еще что-то. Эши не мог бы сказать что, но ему показалось, будто это тоска или нечто ей сродни.

Ему невольно пришло на ум его детство, в голове пронеслись самые ранние воспоминания, относившиеся к тем временам, когда в нем еще не проявилась сущность дракона, к тем чудесным дням невинности, когда они с Ллауроном бродили по лесу, и отец рассказывал ему о каждом растении или дереве, пел морские песни и древние баллады, учил ходить под парусом и плавать в океане, что позднее стало важнейшей частью его жизни. Эши был поражен: добрые воспоминания никуда не исчезли, несмотря на то, что позже ему пришлось столкнуться с эгоизмом Ллаурона и его многочисленными обманами, его стремлением использовать сына — и еще того хуже, Рапсодию — в своих целях, какими бы они ни были благородными.

— Я верю, что ты искренне хочешь стать частью жизни своего внука, отец, — наконец сказал он, поморщившись при виде надежды, вспыхнувшей в серо-голубых глазах дракона. — Но ты ведь не ограничишься полезными уроками истории, а другие твои уроки могут оказаться смертельно опасными для ребенка. Я бы хотел, чтобы наша жизнь сложилась иначе. Мне очень жаль.

Он быстро повернулся и пошел прочь, оставив на поляне парящего в потоках ледяного воздуха Ллаурона.

Змей долго смотрел ему вслед. Восприятие дракона позволило Ллаурону следить за сыном на протяжении пяти миль. Он отметил, как быстро тот шагает, вспыхнувший на его лице румянец, волнение в груди. А потом, когда Эши оказался вне пределов его досягаемости, Ллаурон медленно растаял, вновь превратившись в ветер, и исчез, оставив на сухой листве, устилающей землю, золотые капли слез.

Священный город-государство Сепульварта

Внешнее кольцо города, представлявшее собой лабиринт узких улочек, извивающихся меж бело-серых мраморных зданий, располагалось у подножия холмов, которые по мере удаления от городских стен постепенно превращались в горные хребты, с южной стороны служившие естественной границей с Сорболдом. Величественные здания Сепульварты — дома, музеи и храмы — сияли в лучах утреннего солнца, отчего казалось, что весь священный город окружен мерцающей дымкой.

Но, словно этого было недостаточно, в самом центре столицы патриархальной религии возвышалось огромное строение — Шпиль, или Лиантаар, великая базилика Звезды, самая почитаемая из всех базилик стихий. Она являла собой настоящий подвиг магии и инженерной мысли — ее основание занимало целый квартал, и, будто вырастая из него, храм, сужаясь по конусу, вздымался на высоту в тысячу футов, ограничиваясь совсем тонкой вершиной, которую венчала сияющая серебряная звезда.

Легенда гласила, что в звезде заключен кусочек эфира — звездного тела по имени Мелита, известного по преданиям намерьенов как Спящее Дитя, которое упало на Землю во время Первого века. От этого удара Остров вдвое уменьшился в размерах. С тех пор сияющая звезда в течение четырех тысячелетий покоилась на дне океана, нагревая до кипения воды, а потом поднялась на поверхность, окончательно уничтожив Остров. Кусочек звезды отправился вместе с намерьенами в новые земли — во всяком случае, так утверждали историки — и теперь сиял с вершины Шпиля днем и ночью. Звезду можно было увидеть с расстояния в сотни лиг.

Лазарис и два других священника, спасшихся с площади Джерна Тал, следовали на этот свет, как на огонь маяка. Они понимали: если их кто-то узнает, то немедленно передаст в руки Талквиста, доселе считавшего их мертвыми и который непременно позаботится, чтобы эта его уверенность не была напрасной. Вот почему они двигались вперед медленно и осторожно, присоединившись к каравану пилигримов, направлявшихся в священный город. Паломники охотно приняли их и разрешили трем священникам путешествовать вместе с ними. Но как только стал виден Шпиль, Лазарис и его помощники распрощались с приютившими и дальше отправились самостоятельно, чтобы поскорее добраться до Сепульварты, отыскать там Благословенного Сорболда, Найлэша Моусу, и рассказать ему о свершившемся святотатстве, свидетелями которого они стали.

И вот теперь они замерли перед городскими воротами в густой тени, отбрасываемой громадой Шпиля. Священники, закутанные в плащи пилигримов, стояли молча, очищая исстрадавшиеся души величием священного города. Легкие снежинки танцевали вокруг них на ветру. Считалось, что с помощью Шпиля Патриарх доносит молитвы верующих до Создателя, поэтому смотреть на него было подобно попытке заглянуть за порог вечности. Первым заговорил Лестер.

— А как мы найдем Благословенного, отец? — с тревогой обратился он к Лазарису, наблюдая за человеческой рекой, текущей сквозь городские ворота. По большей части мимо них проходили послушники и священники патриархальной религии, но были также купцы, торговцы и даже нищие. — Никто из нас никогда не бывал здесь. Как только мы начнем спрашивать дорогу, нас сразу же узнают, поскольку в жилах большинства обитателей города течет орланданская кровь.

Пожилой священник покачал головой:

— Опустите глаза к земле, дети мои, и молитесь Единому Богу, чтобы он направил нас.

Доминикус нервно спрятал руки под своим плащом и зашагал вслед за Лазарисом и Лестером. Они вместе подошли к городским воротам.

— С какой целью вы прибыли в город? — строго спросил стражник.

Лазарис почтительно поклонился.

— Мы поставщики льна из Сорболда, сэр, — смиренно проговорил он. — Пришли, чтобы узнать, не пора ли готовить следующую партию.