– Если я правильно вас понял, вы желаете говорить с Океаном-Учителем.

Мистер Кадам кивнул, подтверждая его слова.

– Вы не пожелали объяснить причины своего визита моим коллегам. Не хотите поделиться ими со мной?

Мистер Кадам сказал:

– Я могу лишь повторить вам тот ответ, который уже дал другим.

Монах энергично кивнул.

– Понятно. В таком случае мне очень жаль, но Океан– Учитель не сможет найти время встретиться с вами, ибо он весьма занятой человек, а вы не готовы даже объявить цель своего визита. Если вопрос, который вы желаете обсудить, действительно важен, ваше послание будет передано учителю.

Тут уж я не выдержала:

– Но нам очень важно самим поговорить с ним! Мы готовы откровенно рассказать о цели своего предприятия, но все дело в том, что мы можем довериться только одному человеку!

Монах задумчиво осмотрел нас троих.

– Пожалуй, я задам вам еще один вопрос, последний.

Мистер Кадам кивнул.

Монах снял со своей шеи медальон, протянул его мистеру Кадаму и попросил:

– Скажите мне, что вы видите?

Мистер Кадам, не задумываясь, ответил:

– Я вижу изображение, похожее на символ инь-ян. Инь, или темная сторона, олицетворяет женское начало, а ян, светлая половина, символизирует мужскую природу. Обе сущности находятся в равновесии и гармонии друг с другом.

Монах кивнул, как будто предвидел этот ответ, и вытянул руку. Его лицо замкнулось. Я поняла, что сейчас он выставит нас вон.

И поспешила вмешаться:

– Можно мне взглянуть на медальон?

Рука монаха на миг застыла в воздухе, затем протянула медальон Кишану.

Тот покрутил его в пальцах, потом шепнул:

– А я вижу тут двух тигров, черного и белого, которые гоняются за хвостами друг друга!

Когда медальон перекочевал в мои руки, монах прижал ладони к столу и с любопытством кивнул. Я быстро покосилась на мистера Кадама, потом посмотрела на монаха, который чуть подался вперед, ожидая моего ответа.

Медальон действительно напоминал символ инь-ян, но обе части ровно посередине были разделены тонкой линией. Очертания белой и черной половин были немного похожи на котов, поэтому я сразу поняла, почему Кишан увидел в них двух тигров с точками вместо глаз. «Хвосты» обоих тигров, изгибаясь, сплетались вокруг разделительной линии.

Я подняла глаза на монаха.

– Я вижу здесь часть тханки. Длинная центральная линия есть женская сущность, она служит основой, вокруг которой оплелись два тигра, два самца. Они оба – уток, они сплетут и закончат ткань.

Монах наклонился еще ближе.

– А чем соткана эта тханка?

– Божественным челноком! – не задумываясь, ответила я.

– И что она представляет собой?

– Тханка – это весь мир. Ткань – это сама история мира.

Монах откинулся на своем стуле, быстро провел ладонью по бритой голове. Я отдала ему медальон. Он взял его, несколько мгновений задумчиво разглядывал, словно увидел впервые, потом надел на шею. И встал.

– Вы извините, если я ненадолго отлучусь?

Мистер Кадам кивнул.

– Конечно.

На этот раз нам не пришлось долго ждать. Молодая женщина, расспрашивавшая нас до этого, пригласила нас следовать за ней. Мы повиновались, и она провела нас в уютные жилые комнаты. Оказалось, что за нашим багажом уже послали в гостиницу.

Мы поужинали вместе, после чего мистер Кадам и Кишан удалились в свои комнаты. Не зная, чем себя занять, я тоже отправилась к себе. Монахи принесли мне чай с апельсиновым цветом. Он оказался прекрасным снотворным, и вскоре я провалилась в сон, но мне снова приснился Рен. На этот раз он был в еще большем отчаянии.

Никогда еще он не пытался с такой яростью защитить меня, никогда не требовал с таким пылом, чтобы я немедленно оставила его. Рен твердил, что Локеш напал на мой след, что он подбирается все ближе и поэтому я должна держаться как можно дальше от него. Все это выглядело настолько реальным, что я проснулась с криком, обливаясь слезами. Но что я могла сделать? Мне оставалось только утешать себя воспоминанием об обещании Дурги.

Наутро Кишан присоединился ко мне за завтраком. Выстояв очередь, я как раз зачерпывала ложкой йогурт, когда мистер Кадам вошел в зал, встал за мной и спросил, хорошо ли я спала.

Я соврала, что отлично выспалась, но он лишь многозначительно посмотрел на темные круги, залегшие под моими глазами, и молча потрепал меня по руке. Виновато отвернувшись от мистера Кадама, я стала сверлить взглядом спину вчерашнего монаха, который стоял передо мной и накладывал фрукты на свою тарелку.

Дрожащей рукой монах зачерпывал из вазы кусочек манго. Когда непослушный ломтик с влажным шлепком плюхнулся на его тарелку, монах принялся так же медленно выуживать из вазы очередной кусок. Не отрываясь от своего занятия и не поворачиваясь к нам, он сказал:

– Я понимаю ваше желание побеседовать со мной.

Мистер Кадам тут же сложил ладони, поклонился и ответил:

– Намасте, мудрейший.

Моя рука застыла в воздухе с полной ложкой йогурта. Медленно обернувшись, я уставилась в улыбающееся лицо Океана-Учителя.

Монах улыбнулся еще шире, глядя в мое лицо с выпученными глазами и разинутым ртом. Спасибо мистеру Кадаму, который спас меня от дальнейшего позора, тактично взяв под руку и проводив к столу.

Кишан с аппетитом набивал себе рот, очевидно, он даже не заметил этой скандальной сцены. Еще бы! Тигры вообще способны думать только о двух вещах – о еде и о девушках. Обычно именно в такой последовательности.

Мистер Кадам поставил мою чашку с йогуртом на стол и отодвинул мне стул. Я уселась и стала мешать ложкой йогурт, украдкой поглядывая на дряхлого монаха. Негромко напевая себе под нос, он продолжал неторопливо перекладывать кусочки фруктов из вазы на свою тарелку. Закончив с этим делом, он сел напротив меня, улыбнулся и принялся за яичницу.

Мистер Кадам ел молча, а Кишан уже успел наполнить еще раз свою тарелку. Я молча пила сок. От волнения у меня пропал аппетит, к тому же я не знала, прилично ли задавать вопросы за столом, поэтому решила положиться на мистера Кадама.

После того как мы закончили завтракать, нам пришлось еще долго сидеть за столом, глядя, как Океан-Учитель неторопливо отправляет в рот кусочек за кусочком, тщательно пережевывая каждый. Наконец он закончил, вытер рот салфеткой и как ни в чем не бывало сказал:

– Знаете, какие у меня самые драгоценные воспоминания? Это то, как моя матушка сматывала нитки перед тем, как начать ткать, и как я помогал ей мешать кашу на завтрак. Поэтому за завтраком я всегда думаю о моей матушке.