Хозяйка принесла на блюде несколько румяных, аппетитно выглядевших яблок и с поклоном предложила нам. Лилье взял одно, деликатно откусил небольшой кусочек и радостно покачал головой:

– Чистый мед!

Он принялся за яблоко, а я, путаясь и веселя девушек, попросил столовый ножик. Наш закон запрещает есть неразрезанные фрукты, ведь в них могут оказаться черви. Получив ножик, я не стал обижать хозяйку подозрением, а стал срезать кожуру, показывая, будто не привык к неочищенным яблоки. Михаил Иванович посмотрел на меня и хмыкнул. Удалив кожицу, я разрезал яблоко на ломтики. Так и есть, из одной дольки показалась черная головка на белом извивающемся теле, и тут же скрылась обратно. Кроме меня этого никто не заметил. Будь я один, то тут же выбросил бы червивое яблоко, но здесь мне пришлось разрезать каждую дольку на кусочки, и преодолевая отвращение, спешно проглатывать. Подозрительные ломтики я оставил на тарелке.

– Однако ты неженка, Абрам, – заметил Лилье, доедая второе яблоко. – Неужели жизнь в осаде тебя ничему не научила?

Я промолчал.

После ужина мы отправились с Лилье прогуляться по деревушке и быстро поняли, что почти вся она состоит из заведений такого же типа, как то, в котором нас поселили. Из многих домов разносились веселые голоса и шум, видимо господа офицеры решили воспользоваться предоставленными удобствами.

Деревушка поражает своей чистотой и порядком. При свете луны мы дивились на ровные, точно по линейке высаженные цветы, тротуары без единой соринки, покрытые лаком бамбуковые скамейки возле изящных клумб, на которых вместе с цветами в замысловатом порядке были разложены камни причудливых форм и расцветок.

4 января

Сразу после завтрака нас вызвали к коменданту и торжественно объявили о прибытии французского парохода «Австралия», на котором мы поедем в Шанхай, а оттуда во Владивосток. Мы быстро собрали свои пожитки и двинулись к пристани, с которой нас должны были доставить прямо на корабль. К нашему удивлению хозяйка приготовила маленькие подарки – безделушки в японском стиле. Михаил Иванович очень растрогался, тут же дал мне денег, я сходил в ближайшую лавку и купил хозяйке шелковый платок с черно-красными драконами. До пристани нас провожали все обитательницы дома, которые из-за нашего присутствия несколько дней оставались без работы. Стоя на пристани, они долго махали платочками вслед отплывающему катеру.

На корабле уже были все штабные офицеры во главе с генералом Стесселем, и японцы полностью передали бразды правления нашему начальству. В конце концов, все кое-как разместились, «Австралия» подняла якорь, повернулась носом в открытое море и начала потихоньку выбираться из бухты Нагасаки. Офицеры набились в кают-компанию, откупорили невесть откуда появившиеся бутылки, и принялись шумно праздновать освобождение из плена. Мы с Михаилом Ивановичем стояли на корме, провожая медленно уплывающие берега Японии.

– Что сказать? – спросил меня Михаил Иванович, – «прощай» или «до свидания»? Честно говоря, я был бы рад вернуться в эту очаровательную маленькую страну, правда, в ином качестве и при других обстоятельствах.

– Давайте, скажем «до свидания», – предложил я.

Лилье молча кивнул и мы, подняв руки, послали свой последний привет нашим врагам.

* * *

Миша осторожно закрыл тетрадку и несколько минут сидел молча. Уф, как он замерз. Труба за спиной из горячей превратилась в едва теплую, а серый день за окошком заметно налился темнотой. Пора, Кива Сергеевич ждет.

Он привстал, было, со своего места, но тут же сел обратно. Кива Сергеевич! Как быть с ним? Вчера ночью все казалось совершено понятным – сумасшедший со странными россказнями, – но сегодня, после дневника деда, реальность выглядела несколько по-другому. Впрочем, драконы ведь не выдумка Кивы Сергеевича, о драконах пишет сам Бэкон. Вот лунники и солнцевики – это больше похоже на бред. Смесь черного с белым, выдумки и правды, мух с котлетами. Поди попробуй отделить истину от плодов воспаленного воображения!

Несколько минут Миша просидел, бессмысленно постукивая пальцами по тетрадке. И вдруг его осенило.

– Нужно брать пример с деда Абрама! Как он ел червивое яблоко? Подозрительные ломтики откладывал в сторону, а чистые съедал. Вот так и я буду поступать с рассказами Кивы Сергеевича. Хм, но как разобраться, что подозрительно, а что нет? Тут ведь не увидишь черную головку червяка!

Он посидел еще несколько минут и решительно поднялся.

– Разберусь! Максимум – ошибусь разок или два. Волков бояться – в лес не ходить.

Ходики в кухне показывали без двадцати четыре. Ого, он просидел на чердаке несколько часов. На раскаленной плите мать разогревала суп.

– Сядь за стол, – не допускающим возражения тоном приказала он. – Без обеда я тебя никуда не пущу.

Яичницей дело не ограничилось. Пришлось выхлебать глубокую тарелку супа, съесть картошку с котлетами и запить стаканом компота. К еде Миша относился равнодушно, особенно в первой половине дня. Будь его воля, он ел бы только один раз, перед сном. Жареное мясо, соленые огурцы и редиску. Капуста тоже не помешает, но не каждый день. А утром – вполне достаточно выпить чаю. Мать называла это юношеским максимализмом и старалась впихнуть в него побольше еды, причем именно утром, или во время обеда. Миша терпел, но поглощал пищу без всякого аппетита и удовольствия. Допив компот, он перевернул над тарелкой пустой стакан и демонстративно потряс.

– Виду, вижу, – Полина Абрамовна собрала со стола грязную посуду и отнесла к раковине.

– Мама, – спросил Миша, усаживаясь на скамейку перед входной дверью и натягивая ботинки, – а ты видела у деда Абрама дудочку с желтым камнем?

– Видела, раз или два. Он никогда с ней не расставался и нам в руки не давал.

– А где она сейчас?

– Не знаю. Наверное, у дяди Ефима.

– Ты можешь у него спросить?

– Могу, при случае. Только не принимай на веру, все, что отец в дневнике написал. Я думаю, это не подлинный дневник, а что-то вроде повести, художественного произведения. Он очень читать любил, и говорил мне, что в юности пробовал сочинять. Возможно, это одно из его сочинений.

– Но ордена-то подлинные?

– Ордена да, – учительница литературы Полина Абрамовна улыбнулась, и Миша понял, что сейчас последует длинное наставление о том, как создается художественное произведение. Мать не раз и не два заводила об этом разговор, словно пытаясь подсказать или направить, но литература мало занимала Мишу, и рассуждения матери он пропускал мимо ушей.

– А можешь письмо написать? Спросить как дела, то да се, и заодно о дудочке.

Мать улыбнулась.

– Развесил ушки, зайчик? Я же тебе говорю, это художественное произведение, а не документальная запись. Если бы твой дед не забился в сибирскую глушь, он стал бы писателем, возможно, знаменитым.

– Так ты напишешь?