что ему возвратили любимую правнучку, будущую наследницу его финансовой империи. А у нас с Максим теперь сплошные проблемы. Ментального свойства, как бы сказала мама.

Мы курим с мажоркой у входа. Причем делаем это совершенно молча. О чем ещё говорить? Нас ожидает непростой разговор с отцом. При условии, что тот захочет нас видеть, естественно. Однако по глазам Максим вижу: ей наплевать на график папаши. Вид у неё очень решительный, а это значит: нас остановить не смогут.

Бросив окурки в урну, мы идем внутрь. На посту нас встречает охранник в костюме с бейджиком. Видя наши хмурые лица, не улыбается в ответ, а молча кивает и нажимает на кнопку: загорается зеленый огонек, мы проходим через турникет. Попробовал бы нас кто-нибудь сейчас остановить! А мне даже хочется этого. Ух, я бы сказал ему пару ласковых! Но охрана прекрасно знает наши лица и статус, потому беспрепятственно поднимаемся на этаж, где расположен офис отца, и идем по широкому коридору, покрытому толстым ковролином – чтобы не слышать шаги.

Подходим к двустворчатой двери, открываем и входим в приемную. Там никого. Поскольку рабочий день уже полчаса как закончился, Маргарита Петровна покинула рабочее место. Мы идем к двери кабинета, она приоткрыта. Слышатся голоса. Максим вдруг замирает на месте и останавливает, ухватив за рукав. Я стою.

– Ты должна была мне сказать! – голос отца очень громкий, почти угрожающий.

– Это ты мне говоришь? Ты? – отвечает ему женщина. У меня расширяются глаза: там, в кабинете, моя мама. Ангелина Александровна собственной персоной. Вот это да! Я думал, они вообще за последние три года виделись только один раз, когда отец приезжал к нам домой, чтобы попросить её отпустить меня с Максим, а теперь, оказывается, у них встречи происходят намного чаще!

– Ты, человек, который бросил родившую от тебя девушку? И ещё у тебя хватает наглости мне морали читать? – мама почти кричит, что для неё совсем не свойственно. Обычно, когда сильно нервничает, всё наоборот. В её голосе появляются ледяные интонации. Она бросает слова, тщательно продумывая их, как тяжелые камни. Но теперь всё не так, и её речь – это поток горячей лавы.

Мы с Максим стоим и не произносим ни единого звука. Нехорошо подслушивать, но и вмешиваться в разговор тоже неправильно. Станем уходить – нас могут услышать во время паузы, а если останемся, то… ну уж нет! Я никуда не уйду. Останусь и буду слушать. Сыт по горло этими семейными тайнами!

– Я не читаю тебе морали, Лина, – пытаясь снизить градус беседы, отвечает отец. – Но ты поступила очень неправильно. Это, знаешь, очень обидно: узнать, что мальчик, которого ты двадцать лет считал своим сыном, не от тебя.

Максим смотрит на меня. У него зрачки расширены, как у кошки в темноте. У меня, кажется, такие же. Это они что же… обо мне?!

– Я была молода и наивна, потому и совершила эту ошибку, – примирительно говорит мама. – Да, согласна. Я поступила с тобой… нечестно. Но боялась, что если ты узнаешь, что Саша не твой сын, ты меня бросишь одну с маленьким ребенком на руках.

– А как же твои родители?

– Думаешь, они бы приняли меня обратно? С их-то строгими порядками? – спросила риторически мама. – Сказали бы нечто вроде: сумела обзавестись потомством, сумей его и прокормить. И себя заодно.

– Не знал, что они у тебя такие жестокие, – заметил отец.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Они люди первого послевоенного поколения. Выросли в суровых условиях. Тогда ведь к понятиям «семья» и «брак» относились гораздо строже, чем теперь, – сказала мама.

– Что нам теперь делать? Вот ведь какая удивительная штука жизнь! – сказал отец с усмешкой, и она показалась мне горькой. – Максим – моя дочь, из-за которой я бросил её мать, решив, что мне рано становиться папашей, и я вообще сына хотел. Александр – мой сын, получается, лишь формально, поскольку ты его родила… От кого, кстати?

– Тебе правда так сильно хочется это знать? – спрашивает мама.

– Конечно, если ты не станешь упрямиться. Или станешь?

– Я не знаю, – слышится в ответ. – Ты его вряд ли знаешь. Или, скорее, не знаешь совсем.

– Ну, тогда и не говори. Как его зовут хотя бы?

– Игорь. Он был… мимолетным увлечением. Ещё до тебя, буквально за месяц.

– То-то я все думал, почему Саша родился через восемь месяцев. Ты сказала – преждевременные роды. А на самом деле всё в порядке, верно? – спросил отец.

– Да.

– Эх, вы, женщины. Так нам, мужчинам, порой мозги заплетёте, похлеще рыболовной снасти будет, – вздохнул отец.

– Ну, по крайней мере, ты мне не изменяла. Хотя бы это так?

– Да, я была беременна не от тебя, но никогда не ходила на сторону. И… не буду, – сказала мама.

– Странно, – ответил отец.

– Что?

– Охрана снизу сообщила, что Максим с Сашей приехали и поднимаются. Что-то их долго нет.

– Может, в приемной сидят ждут?

– Пойду, проверю.

Я слышу шаги отца. Он открывает дверь и видит нас с мажоркой, замерших в метре от неё. Смотрит на наши ошарашенные лица и осознает: мы слышали этот непростой разговор.

– Зайдите, – вздохнув, говорит отец.

– Да пошли вы на фиг!!! – внезапно кричу я так, чтобы и мамаша моя слышала. Чтобы весь этот ёбаный офис слышал, если тут кто остался ещё!

Я выбегаю из приемной и несусь по коридору. Слезы душат. Они вылетают из глаз на бегу, попадая то на лицо, то на одежду, а то ещё куда-то. Но мне наплевать. Я не могу перевести дыхание, – ком в горле застрял. Потому, добежав до лестничной площадки между этажами, останавливаюсь. И, дав волю чувствам, рыдаю навзрыд. Словно маленький мальчик, у которого кто-то страшный и злой зверски растоптал прямо на его глазах самую любимую игрушку.

Мне жутко обидно. Мне горько так, как никогда в жизни не бывало. Оказывается, у меня нет отца! Вернее, человек, которого я считал таковым, мне на самом деле нет никто! И во всём виновата моя мамаша. Как последняя шлюха, трахнулась с каким-то огрызком, залетела от него и поспешила замаскировать свой залёт замужеством! Ненавижу эту суку!!! Ненавижу! И снова рыдаю. Взахлеб, растирая до боли голову руками. У меня эта привычка с