Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мороз убивал, цепью стиснул лед,
Танец кружился, и стыла мгла,
От снега белым-бела.
Любовь моя, помни ропот и стон.
Зима не сдавалась весне в полон,
Но песня из наших взошла семян
В снегах, где корысть и обман.
Помни, сын, как стонали в цепях,
Злато и сталь наводили страх,
Но в танце мы вырвались из оков
В долину счастливых снов.
Слышишь, косит в долине жнец,
Косит жнец, косит жнец,
Песню в долине заводит жнец
О том, что зима ушла.
– Странно… – произносит она задумчиво.
– Что именно?
– Отец говорил, что эта песня может вызвать бунт, погибнут люди… а мелодия такая нежная. – Кашель сотрясает ее тело, на губах кровь. – Мы часто пели песни у костра, когда выезжали за город… отец не хотел… – снова приступ кашля, – не хотел, чтобы нас кто-то услышал… А потом, когда не стало брата, мы больше уже никогда не пели.
Я вижу, что жить ей осталось недолго. Бледная, совсем истаяла, сил нет даже на улыбку. Ждать помощь с Олимпа, похоже, бесполезно, остается только одно: оставить больную в укрытии, а самому отправиться на поиски лекарства. Какое-нибудь братство могло получить антибиотики в качестве приза. Идти надо срочно, только сначала пополнить запасы пищи.
Увязая в сугробах, пробираюсь по зимнему лесу. На мне новая накидка из шкуры белого волка. Внезапно осознаю, что я не один, кто-то идет следом. Тоже в маскировочной одежде, я его не вижу, но чувствую кожей. Делаю вид, что поправляю тетиву лука, и незаметно озираюсь – никого, снег и тишина, никаких следов, лишь ветер слегка колышет хрупкие веточки. Шагаю дальше и снова ощущаю кого-то за спиной. Пристальный взгляд сверлит спину – как будто ноет старая рана.
Замираю на месте, гляжу в сторону, словно заметил дичь, и кидаюсь в гущу кустов, а на той стороне быстро взбираюсь на высокую сосну. Внезапно слышу легкий хлопок, гляжу вниз – невидимый преследователь должен стоять прямо подо мной. Раскачиваю ветви руками и ногами, обрушивая снег, – и вижу пустой контур человеческой фигуры. Голова задрана, глядит на меня.
– Фичнер? – окликаю.
Новый хлопок. Так и есть, пузырь из жвачки.
– Давай слезай, ловкач, – командует куратор хрипло, отключая плащ-невидимку, гравиботы и проваливаясь в сугроб.
На Фичнере шикарный черный термокостюм, не чета моим одежкам и вонючим, плохо выделанным меховым шкурам. Лицо осунулось, выглядит усталым.
– Решил доделать работу Кассия? – спрашиваю, спрыгивая в снег.
Он с ухмылкой окидывает меня взглядом:
– М-да, ну и видок у тебя. Краше в гроб кладут.
– Да и ты что-то сдал, – хмыкаю я. – Сладко ешь, мягко спишь, а поди ж ты.
В свинцовом зимнем небе за оголенными скелетами деревьев смутно виднеется вершина Олимпа.
Куратор продолжает с улыбкой меня разглядывать:
– Судя по датчикам, ты килограммов десять скинул.
– Лишний жир – обуза, – парирую я, – Кассий помог, срезал. Ионный клинок, он почище скальпеля.
Поднимаю лук и прицеливаюсь, хотя импульсная броня отразит все что угодно, кроме разве что молекулярной бритвы, против которой даже силовое поле не очень эффективно.
– Эх, пристрелить бы тебя!
– Не посмеешь, говнюк, я куратор.
Пускаю стрелу ему в бедро. Окутанная радужным сиянием силового щита, она замедляет полет и падает. Стало быть, защиту они не снимают никогда.
– Не надоело дурачиться? – зевает Фичнер.
Вооружился до зубов, гад. Небось и бритва есть, и шокеры в перчатках. Снег тает, не долетая до его кожи. Углядел меня на дереве, значит и инфракрасные имплантаты в глазах. Датчики, анализаторы в поле зрения и прочее и прочее. Наверное, может на ходу сделать мне анализ крови. Интересно, как насчет спектрального анализа?
Куратор снова зевает.
– На Олимпе суета, мало спим в последнее время, – объясняет он.
Я волком гляжу на него:
– Кто дал Шакалу запись нашего боя с Юлианом?
– Берешь быка за рога? Ну-ну… – Он что-то успел нажать, пока я говорил. Шума ветра больше не слышно, а наши слова отдаются эхом от стенок невидимого звуконепроницаемого кокона. Выходит, у них и такое имеется.
– Кураторы дали, – отвечает Фичнер.
– Кто именно?
– Ну, Аполлон или все… Какая разница?
– То есть Шакал ваш общий любимчик, так надо понимать?
На губах его лопается очередной пузырь.
– А что в этом удивительного? Не всем положено выигрывать, обычное дело… Ты так попер вверх, что пришлось.
Выглядит Фичнер и в самом деле неважно. Косметика не может скрыть мешков под глазами, живот отвис, мышцы дряблые. А еще он явно очень нервничает, и вовсе не из-за своей внешности.
– Положено? – фыркаю я. – Что еще за чертовщина? Говорили, что каждый должен показать себя и пробить себе дорогу наверх. Выходит, кого-то проталкивают? Выиграть должен Шакал, да?
– Прямо в точку, – кивает он мрачно.
– Тогда какой смысл? – не понимаю я. – Зачем правила, если их нарушают? Вся идея летит к чертям.
И в самом деле, задача ставилась отобрать лучших, а если победитель назначен заранее, зачем вообще нужно училище и все эти заморочки? Власть в Сообществе принадлежит тем, кто наиболее для нее пригоден, так они утверждают, а теперь предают собственные принципы, вмешиваясь в драку на школьном дворе. Все те же фальшивые лавры – сплошное лицемерие!
Фичнер молчит.
– Нет, ты скажи, – не унимаюсь я, – кто он такой, этот Шакал? Будущий Александр Великий? Цезарь? Чингисхан? Наполеон?.. Чушь какая-то!
– Адриус – сын нашего дорогого лорд-губернатора Августуса, вот что самое главное.
– Это я уже слышал, но неужели этого достаточно?
– К сожалению, да.
– Но почему?
Он вздыхает:
– Губернатор заставил всех кураторов дать согласие – одних подкупом, других угрозами. Его сыну помогают тайно, потому что реальные хозяева игры, члены правления братств, следят из своих дворцов и яхт за каждым нашим шагом. Они сами имеют большое влияние, а еще есть бюро стандартов, сенат и губернаторы других планет. Училищ много, и каждое имеет возможность наблюдать за ходом учебы у коллег.
– Каким образом?
Фичнер показывает на золотое кольцо с волчьей головой.
– Биометрическая нанокамера, – объясняет он. – Не беспокойся, через кокон они не видят. Я включил блокировку, и всегда есть полдня на редактирование. А вообще, любой нобиль имеет право понаблюдать, на случай если ему вздумается взять тебя под свое крыло после учебы. За тебя ведь многие болеют.