Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Многие купчие оформлены чуть ли не на пергаменте, а имеют законную силу уже много веков! Ещё бы: весь каменный организм Старого города настолько пророс и запутался корнями в глубине столетий и имён, настолько сцеплен и переплетён ветвями сотен фамильных древ, прославлен враждой, перемириями, договорами, судами и фирманами… что главным состоянием жизни и главным законом её здесь является знаменитый «статус-кво»: не трогай, не раскачивай, не изменяй!
Пойдите посмотрите хотя бы на знаменитую «недвижимую лестницу». Она вполне движима, обычная деревянная стремянка, стоит на карнизе над главным входом в Храм Гроба Господня и опирается на правое окно второго яруса фасада, что принадлежит Армянской апостольской церкви. Честно говоря, эта строительная стремянка безобразит и даже оскверняет фасад святого храма. Но попробуйте её тронуть! Все шесть христианских конфессий, владеющих разными приделами Храма, немедленно поднимут крик. Да они начнут войну! Ибо документы, предания, история, Кустодия Святой земли и ещё бог знает кто утверждают, что эта забытая стремянка стоит там, по крайней мере, три века. Во всяком случае, самое старое её изображение на гравюре монаха-францисканца Эльзеара Хорна датируется 1728 годом. Она стоит в жару, в дождь и снег и, по моим грешным понятиям, должна была бы сгнить в первую же, ну во вторую же иерусалимскую зиму. И если вдуматься: это ж чёрт знает что такое! Эпидемии, сражения, поход Наполеона в Святую землю, две мировые войны, Холокост и провозглашение Государства Израиль, со всеми его войнами… – всё она пережила и – стоит, деревяшка! Из года в год, из столетия в столетие… Невозможно поверить! Но именно эта лестница, которую Папа Римский Павел Шестой назвал «символом раскола в христианстве», является и символом незыблемого «статуса-кво». Взглянешь на фасад: стоит? Стоит, родимая, чего ей сделается.
Девять веков ключи от главных дверей главной христианской святыни находятся в руках арабской семьи Джудех. Вы думаете, они могут открыть ту самую дверь? Фигушки! Право открывать дверь принадлежит другой арабской семье – Нусейбе. И это право им пожаловал сам Саладдин девять веков назад. И потому каждое утро происходит неизменный ритуал: один приносит двадцатисантиметровый ключ, другой отворяет им древнюю скрипучую дверь.
Я интересовалась у друга-экскурсовода: «А что случится, если мужик не придёт? За слесарем ведь не пошлёшь». – «Да не, – отвечал приятель, – там есть ещё маленький чёрный ход через Голгофу».
Величие зданий, масштаб или великолепие убранства не имеют никакого отношения к значимости конгрегации или организации. Офис «Опуса Деи» и резиденция Греческого патриарха – непрезентабельные с виду строения, можно даже сказать – домишки. Но стоит туда заглянуть…
Помните, как крошечный домик в сказке оказывается дворцом, едва герои попадают внутрь? Как, вопреки законам физики, расширяется изнутри пространство некой квартиры на Патриарших? А ещё лучше: припомните один из своих снов, когда в коммунальной комнатушке вашей покойной бабушки вы отворяете дверцу стенной ниши, на которую прежде не обращали внимания, и… перед вами открывается бесконечная анфилада дворцовых залов – ваше, как выясняется, наследство?
Так вот, внутри этих иерусалимских резиденций точно так же нарушаются все принимаемые сознанием законы физики. Переступив порог скромного особняка, вы попадаете в огромные роскошные залы, откуда на три стороны света простираются те самые анфилады комнат (и многие спускаются под землю, в подвалы средневековых церквей, между тем как поверху вторым этажом громоздятся уже совсем иные владения, принадлежащие какой-нибудь сирийской, армянской или эфиопской общине. Или, например, Абрамовичу).
И всюду вас сопровождают, окружают и ошарашивают неисчислимые произведения искусства: молельные залы и алтари, резные панели и потолки, золочёные и серебряные подвесные лампады; образа, мраморные и бронзовые скульптуры; богатейшие библиотеки средневековых фолиантов, троны, столы и кресла из эбенового дерева, из палисандра, привезённого с Мадагаскара, из бакаута, «железного дерева», что произрастает на Ямайке, из макассара – с индонезийского острова Сулавеси.
Здесь в сумраке мерцают золотые чаши и кувшины для омовения рук; шкафы и буфеты пестрят перламутром, позолотой и слоновой костью. За стеклом витрин и горок манят серебром и золотом, лазурью и кораллами, гранатами и топазами немыслимые сокровища. Попробуйте тут быть писателем: настраивать окуляры трезвого глаза, подвергать всё увиденное здоровому скептицизму. Ха! Скептицизм дотла выжигается здешним солнцем. «Так не бывает!» – думаете вы, оглядываясь в панике по сторонам.
Бывает. В Иерусалиме. Например, на Голгофе…
…да-да, не надо вздрагивать. И выкиньте поскорее из головы весь пёстрый, бренчащий и звякающий литературными ассоциациями мусор. Голгофа – это просто маленькое такое местечко внутри огромного Храма, поделённого на приделы и закутки, порою тесные, как служебный лифт, но носящие звучные сакральные имена. Местечко неуютное (уюта искать там вроде как-то и неловко) – но вполне реальное. Людям начитанным и с воображением страшновато, конечно, обходить все эти ужасы в гулкой сумрачной вечности, но паломники, не обременённые излишним культурным грузом, бывают довольны: они припали, отметились, облобызали… Я сама слышала, как одна тётка, тяжело топая по каменным ступеням на Голгофу, пропыхтела: «Крутеньки ступени! Это ж как Иисусу-то, с крестом на спине, было сюда карабкаться?», а подружка, такая же тётка, отвечала ей: «Зин, ты чё, он вдвое моложе тебя был!»
Так вот, в католическом приделе Голгофы находятся серебряный алтарь шестнадцатого века, подаренный кем-то из Медичи, и поясная скульптура Богородицы Скорбящей – подарок португальской королевы. Никто уже не помнит, сколько веков существует традиция: паломники кладут на алтарь подношения и увешивают Богородицу украшениями: кольцами, браслетами, цепочками и ожерельями… Вот уже много веков каждый день поднимаются по ступеням к Богородице со своими дарами люди, страждущие и жаждущие утешения. И не сказать, чтоб бижутерию несли: к той скульптуре ох разные персоны наведываются. Там и золотые украшения, да с интересными камушками оставляют богомольцы с душевной своей мольбой. Наше паломническое сознание – оно какое? Ты просишь Пресвятую Деву о чём-то своем-заветном, изволь и подарочек заступнице оставить посолиднее, поприметнее…
Короче, немалые дары приносят изо дня в день.
Теперь прошу понять моё святое писательское любопытство и сильно не осуждать, я чисто платонически: куда всё это девается?
«Как – куда? – отвечают монахи-католики, чей придел украшает Пресвятая Богородица. – Само собой, на нужды храма, тудым-сюдым…» А какие нужды: Храм-то, он общий; там и католики, и православные, и армяне, и копты, и сирийцы, и эфиопы. Кому конкретно сии пожертвования достаются, кто и как их реализует? А ведь паломники не только кольца-браслеты, но и вполне вещественные деньги, да крупными купюрами, частенько бросают. Не говоря уже о прибылях от бойкой торговли иконками да свечками. Это ж миллионы немереные – чисто платонически! Адресок подскажите?