Тихушник, воспаляющийся сам на себя от стакана!

На фоне романтичного Никиты они выглядели как Арлекины возле бедного напудренного Пьеро. Это было забавно. Елена на всякий случай свернула интервью с артисткой наполовину, уже ели мороженое, когда высокий и стройный Гера с мутноватым взором прошествовал через зал и плюхнулся на стул возле них.

– Здрасьте! Я пьян и потому мне нечего терять! О, любимая артистка! Я еще был мальчиком, а вы уже были прекрасной феей; и вот, я стар и раздавлен жизнью, а вы все та же прекрасная фея, – начал он. – Лена, я ко всему готов. Я трижды был женат. И без всякого удовольствия… А сегодня мы с мальчишками напились – у нас студенческая встреча. Все собираются, кто вместе учился: бомжи, послы, олигархи…

– Я, пожалуй, пойду! – надменно сообщила артистка, ей стало понятно, что больше у нее в этом спектакле не будет ни одной реплики.

– Да-да. – Елена сделала вид, что шокирована поведением Геры и оттого растеряна.

– Ну, если вы считаете, что для интервью достаточно, то мне пора, – с нажимом повторила артистка.

– Ой, я вас провожу. И коленопреклоненная просьба: дайте автограф для моей мамы! – Гера сунул ей под нос салфетку и ручку.

– Хорошо! – смягчилась артистка и начала писать на салфетке. – Я пожелаю ей простого женского счастья!

– Это ровно то, чего у нее никогда не было и уже не будет, – вздохнул Гера. – Несмотря на карьеру сына.

– А чем вы занимаетесь? – мгновенно оживилась артистка.

– Чиновничаю в Министерстве иностранных дел. – Он подпрыгнул со стула, шутовски выпрямился, щелкнул каблуками и прыгнул на место.

– О, как кстати… – заулыбалась артистка. – Мне как раз захотелось куда-нибудь съездить. К морю и солнышку…

– Какие проблемы? – удивился Гера. – Днями прибыл из Бразилии. Уйма солнца, музыки и океана!

– Так отправьте меня в Бразилию, – сладко улыбнулась артистка.

– У вас проблемы с визой? – сделал Гера брови домиком.

– Не знаю… – пожала плечами артистка.

– А вы именно в Бразилию собрались? – постарался уточнить он.

– Да мне все равно, голубчик. – Глаза артистки заискрились. – Куда пошлете, туда и поеду.

– В каком смысле «пошлете»? – Гера начал резко трезветь.

– Ну, вы же мидовский чиновник, значит, вы можете меня отправить куда-нибудь за границу, как раньше делали… – сделала она капризное лицо. – Написать какое-нибудь письмо, позвонить наверх, и вообще…

– Да, но теперь так не делается. К сожалению, мы слуги документа, – развел он руками.

– Вот именно! Всем нужны бумажки и совершенно наплевать на людей, – дернула она плечиком и встала.

– Позвольте, я вас провожу, – вскочил Гера, с лицом, глубоко виноватым за достижения демократии.

– Но только до выхода, – великодушно разрешила артистка.

И, пока он вел ее под руку до дверей, Елена достала пудреницу, торопливо подновила косметику на глазах и губах. И хихикнула диалогу двух приближенных к власти из разных эпох.

– Плохое место – здесь не та энергетика, – буркнул Гера, вернувшись и сев напротив нее в хозяйской позе.

– А где хорошее? – Елена пыталась укротить его холодным немногословием.

– У меня дома, – сказал он, хлопая глазами, как кукла.

– Свежая мысль, – усмехнулась Елена. – А главное, адекватная стажу знакомства.

– Мне плевать на стаж. Я тебя хочу! – Было видно, что он долго учился выпаливать эту фразу женщинам, заставая их врасплох.

– Я тебя тоже хочу! – откликнулась Елена в том же тоне, спокойно глядя ему в глаза, и увидела, как он испугался, потому что не знал, как играть дальше. – Но спешить-то куда?

– Знаешь анекдот: мужик приходит к психологу с женой. Говорит: – Доктор, вот она, как ее там зовут… жалуется, что я не уделяю ей достаточно внимания.

– Не знаю…

– Знаешь покойную поэтессу Нину Некрепко?

– Что-то слышала…

– Я одно ее стихотворение всегда бабам читаю. Они хорошо реагируют. Читать?

– Читай…

– Только не смотри так, ты меня сбиваешь таким взглядом…

– Какой уж есть…

– Слушай:

В России всегда можно было

стрельнуть сигарету,

Спросить самогону

у хуем исписанной двери,

Нарвать георгинов на клумбе,

Слетать на субботу

с товарищем детства к веселому Черному морю.

Знакомясь на улице,

дело докончить в сортире.

В натуре всегда тут была широта

до избытка,

К задам и грудям ощутима любовь до зарезу.

ЛЮБОВЬ – НЕ ИГРА! —

как начертано мелом в глубинах

шестого подъезда.

В России всегда можно было убить человека

и вытереть руки о землю,

траву и березу,

Всегда человека дубасила странноприимная совесть,

начатки плодов присуждавшая в жертву родному народу.

В стране, от которой все ангелы, видно, давно отвернулись,

А все трубочисты

ушли с головою в работу.

В России всегда можно было легко и свободно

пред тем, как свихнуться,

пойти и стрельнуть сигарету.

– Клево. А она давно умерла?

– Не очень.

– И что обычно женщины делают после чтения этих стихов?

– Оценив мою тонкую израненную душу, соглашаются на все… Ну, поехали уже?

– Ладно, поехали… – Тянуть время было бессмысленно.

Спустились в гардероб. Елена отметила безвкусную меховую шапку с каракулевой отделкой, ну, совсем не подходящую к его полуспортивной куртке.

«Со вкусом беда!» – подумала с горечью. Люди с плохим вкусом раздражали ее, как поющие с плохим слухом. Музыкальная Лида в детстве всегда морщилась при таком пении и говорила: «Поют кривыми голосами…»

– По причине принятых напитков я без машины, придется ловить какого-нибудь хама, – сообщил Гера и выскочил на дорогу.

«Хам» оказался раз в десять воспитанней Геры.

На бульваре машину тормознул гаишник. Гера уже снова погрузился в состояние многословной алкоголизации и начал махать руками.

– Подойди сюда! Подойди сюда, пацан! – заорал он гаишнику, стоящему на проезжей части со стороны Елены. – Я тебе кое-что покажу!

Собственно, конфликт водителя с гаишником уже был исчерпан; но Гера орал и брызгал слюной, пока милиционер не подошел к дверце машины, возле Елены. И тогда Гера, больно прижав Елену и не заметив этого, начал трясти у того перед носом своей корочкой, хотя гаишник уже кивал: – Езжайте, езжайте, все в порядке…