что угодно, лишь бы помочь им. Да только не знал как. И вот комната ожидания, дальше нельзя. Я хотел было, но меня грубо остановили. Лишь вышла молодая доктор. Она без приветствия сразу выдохнула:

– Два триста, сорок пять сантиметров, девочка. Сама задышала. Здорова, но недоношена, требуется обследование, она в кювезе.

Я сел. Сел на стул и закрыл лицо руками. Живая. Здоровая. Дочь.

Дышать было страшно, сердце остановилось реально. Я лишь выдавил из себя:

– Рита…

Она посмотрела на меня грустно:

– Еще оперируют. Не переживайте, сейчас смена самых лучших докторов. Вашей жене очень повезло, что она у нас. Они сделают все возможное и… И невозможное.

Но пока не сделали. Это повисло в воздухе, но я взглядом поблагодарил ее. Женщина понимающе посмотрела, а потом нахмурилась. Спросила:

– Что у вас со спиной?!

Я горько усмехнулся. Да плевал я на свою спину! Да только в больнице такое не прокатывает. Меня тут же окружили и под ошарашенными взглядами Вани стали обрабатывать.

Я всем своим видом говорил, что это лишнее, но врачи были неумолимы. Они утверждали, что так ждать будет куда спокойнее. В какой-то момент я не заметил, что дверь комнаты отворилась в очередной раз, но зашел не очередной доктор.

– Солнцева, Маргарита…

Я резко повернул голову, увидев знатно схулнувшую, бледную, как моль, маму Риты. А позади и ее отца. Такого же. Как не в себе. И вроде был порыв спросить, чего не Маргоша-то?

Пришли? Думаете, вовремя? Теперь понимаете, что такое дочь неугодная? Неугодная, но живая, лучше умирающей, верно?

Я мог бы быть последним уродом в данной ситуации. Имел право. Но я лишь громко повторил слова врача:

– Два триста, сорок пять сантиметров, девочка. Сама задышала. Здорова, но недоношена. Рита еще на столе…

Предательские нервы! Голос дрогнул на последней фразе, а моя как бы теща стала сползать по стеночке. И вот он, момент торжества, по идее, поделом тебе! Заслужила! Но я так понимал ее…

Понимал это отчаяние в глазах, неконтролируемый страх. То, что сейчас засело в моей душе занозой. Я не знаю, что будет потом, но сейчас мы были в одной лодке, и похрен, кто там чем косячил!

Нашей девочке не нужны дрязги. Нашей девочке надо, чтобы мы были нормальными сейчас, как бы все ни выглядело до и уж тем более после.

Воцарилась тишина. Да сколько можно?! Что никто не выходит? Какого… Наконец дверь открылась. Уставшее лицо высокой красивой женщины было неопределенным.

Беру свои слова обратно. Пусть уходит! Пусть уходит и, если там… Она взглянула на нас и нахмурилась. Видно, опыт сказался, она тихо произнесла:

– Я же посылала медсестру сказать… Жизни ничто не угрожает. Мы матку спасали, и у нас получилось. Не обещаю скорого восстановления, но с вашей девочкой все будет хорошо, сильная она у вас… Обе сильные.

Все. Я рухнул на сиденье и закрыл глаза. Почувствовал, как впереди все расплывается. Жива. Жива! Она жива! В душе все было на разрыв. Мне не верилось и верилось одновременно.

Я не мог слова вымолвить. Кричал всем нутром: спасибо! СПАСИБО! Как вообще можно выразить то, что я испытывал? Эту бесконечную благодарность!

И бросился к этому врачу и обнял ее. Обнял и понял… Да я плачу! Рыдаю, как последняя баба, потому что еще никогда в жизни не испытывал такого облегчения.

– Спасибо вам…

Я сказал это всем своим естеством. Вложил душу, сердце, вообще все в это одно такое простое слово. Потому что эта женщина спасла мой мир. Спасла самое дорогое на свете.

Меня осторожно оторвали от нее. Врач явно была поражена. Но тем не менее улыбнулась. Румянец на ее щеках разбавил серьезность и профессионализм.

– Все будет хорошо. Я пойду пока. Потом вас введут в курс дела, что и когда.

Она потрепала меня по плечу, вызвав столп искр от боли, потом извинилась, заметив рану, и ушла. А мы остались. Я плюхнулся на сиденье и снова закрыл глаза.

И плакал. Плакал, словно из меня выходило все то дерьмо, что копилось столько лет. Выходило и очищало. Не в первый раз испытывал облегчение, но кажется, сегодня я себя простил настолько, насколько вообще способен.

– Миш, все хорошо, ты же слышал. Поздравляю, что ли…

Ваня мялся рядом, явно шокированный происходящим. На его лице играла странная дебильная улыбка. Я поднял на него глаза, утирая их. Хватит сырости.

– Отцу позвони, пожалуйста. Только аккуратно. Там Вероника как бы не родила от неожиданности.

Он нахмурился, но спорить не стал. Поднялся и набрал, отходя в сторону. Мой взгляд прошелся по стене к…

Они стояли прижавшись друг к другу, словно к спасательным кругам. Уязвимые, одинокие. Не знаю, что и как они поняли, но урок был жестоким. Это я уже как профессионал подметил. Мне ли не знать…

Мы не говорили. Потому что сказать на самом деле было нечего. Я желал, чтобы теперь они ушли. Растворились далеко отсюда. Не мешали мне впитывать свое счастье.

Тем не менее они просто сидели, утирая слезы так же, как и я. А потом открылась боковая дверь, и в нее вышел мужчина. Он внимательно осмотрел нас, а потом сказал:

– Кто будет с ребенком, пока мама в реанимации после операции? Вы бабушка?

Он обратился к матери Риты, но я и слова не дал вставить растерянной женщине, сказав:

– С дочерью буду я.

Глава 58. Рита

Говорят, после того как родишь, тебя охватывает эйфория. Весь мир становится на свои места, а потом еще и бесконечное счастье захлестывает так, словно ты никогда его и не испытывал вовсе.

У меня же, после того как я очнулась, была боль. Тупая, физическая, душевная. Казалось, я вся состою из боли. В голове была такая каша. Я пошевелилась.

Последние воспоминания были так себе. Боль, кровь, невыносимый страх. Меня рвало на части в прямом и переносном смысле. Я теряла все. Стремительно, не успевая вздохнуть.

Потом увидела тренера. Кто его знает, почему он рядом оказался, я вообще плохо соображала. Знала только, что он поможет. Кажется, ближе к больнице я отключилась.

А потом помню тени. Они ходили вокруг, просили меня о чем-то. Движения странные. Мне хотелось крикнуть, хотелось прогнать их. Дочка, моя дочка, Миша… Кто я без них?

Человек, женщина, дочь… Когда-то психолог спрашивала меня, кто я, и ролей было намного меньше. Даже если меня сейчас лишат звания матери и любимой женщины, я выживу.

Пожалуй, да. Я выживу, несмотря ни