– Не трогай меня! – прошипел Рашид и с неприязнью сбросил руку приятеля. – И вообще не смей ко мне прикасаться!

Юсуф в испуге отпрянул назад. Лицо его побелело, он широко раскрыл глаза и удивленно уставился на Рашида.

– Рашид... я... – пролепетал он. Однако его подобострастная, почти собачья манера еще больше разозлила Рашида.

– Уйди отсюда! – злобно бросил он. – Проваливай!

– Извини, Рашид, – промямлил Юсуф, и глаза его подозрительно заблестели. Казалось, он сейчас расплачется. – Я не хотел тебя обидеть...

– Вон отсюда! – рявкнул Рашид.

Даже ему самому собственный голос в почти пустом помещении показался раскатом грома, и он бы не удивился, если бы сложенные стопкой глиняные миски рухнули от сотрясения воздуха и разлетелись на куски. Юсуф развернулся и так стремительно выбежал из умывальной, словно за ним гналась стая крылатых демонов. Дверь за ним шумно захлопнулась, и Рашид вновь остался один. Наконец-то. Опершись о стол, он опустил голову и попытался взять себя в руки, однако это давалось ему с трудом. Его так и тянуло раскроить миску кулаком или хотя бы швырнуть ее об стену. Дверь за его спиной опять распахнулась, и Рашид вновь разозлился.

– Ну что там еще? – прошипел он сквозь стиснутые зубы и обернулся. Но это был не Юсуф, это был Омар. Мастер поварешки хмуро смотрел на него.

– Рашид, в чем дело? Что ты тут делаешь? Почему не идешь спать?

– Клянусь бородой пророка, какое тебе...

– Рашид! – Голос Омара зазвенел металлом. – Держи язык за зубами. Я твой командир, и если я задаю тебе вопрос, то желаю получить на него ответ.

«Мой командир! Не смеши! Подлый предатель, вот ты кто!»

Но Рашид молчал.

– Юсуф сказал, что ты опоздал, потому что был в конюшне.

Рашид снова кивнул, чувствуя, как у него сводит челюсти.

– Почему ты был в конюшне в такое позднее время? – спросил Омар, с явными усилиями пытаясь придать своему голосу дружелюбные интонации. Рашид знал, что Омар благоволил к нему, и это было его счастье. Однако особой гордости он от этого не испытывал. Сейчас он предпочел бы прямиком отправиться в тюрьму.

– Я заснул, – выдавил он наконец.

– В конюшне? – продолжал допытываться Омар, и Рашид сжал кулаки. «Ну почему он не может просто оставить меня в покое и уйти?» – То есть ты хочешь сказать, что заснул в конюшне?

Рашид кивнул.

– И что же тебя разбудило?

Интонация Омара заставила Рашида насторожиться, и его гнев улетучился так же быстро, как и вспыхнул. Сейчас нужно было соблюдать осторожность и не дать себя спровоцировать на неверное замечание. Кто знает, а вдруг Омар заметил его?

– Начальник караула протрубил вечернюю зарю.

Одна бровь Омара чуть поползла вверх, совсем немножко, но от Рашида это не укрылось.

– Ты весьма проворен. Конюшня находится на другом конце казармы. Тебе пришлось быстро бежать, чтобы поспеть сюда.

– Это верно, я летел как на крыльях, – равнодушно ответил Рашид, ни на миг не сводя глаз с Омара.

Сощурившись, офицер смерил янычара пристальным взглядом. Потом тихонько засмеялся:

– Ну так примени опять свою проворность и поторопись. Уже слишком поздно. Но утром я желаю видеть тебя у себя сразу же после завтрака. Так что есть время обдумать, не хочешь ли ты поделиться со мной чем-нибудь иным, кроме своей любви к лошадям.

– Есть, мастер поварешки.

Омар ушел. Рашид смотрел ему вслед и раздумывал, что могло означать последнее замечание. Подозревал ли Омар что-нибудь или нет?

Конюшня находилась всего в нескольких шагах от стены и стога сена. Даже если его история не выдумана и он действительно спал в конюшне, он вполне мог подслушать беседу Ибрагима с Омаром. У Рашида пересохло в горле. И почему ему не пришло в голову другое объяснение появления соломы в волосах? Он живописно представил себе, что могли сделать Ибрагим и Омар с нежеланным свидетелем. Наверняка они не будут тянуть с этим и попытаются поскорее исключить его из игры. Значит, оставался единственный шанс: еще до назначенной встречи с Омаром он должен рано утром поговорить с наместником или еще с кем-нибудь.

Рашид вытер лицо и направился в спальню. Лампы были уже погашены, и лишь отсвет дозорных костров освещал зал и ряды кроватей. Большинство его товарищей уже спали. Некоторые дышали спокойно и размеренно, другие похрапывали. Всех их с младых ногтей готовили в солдаты, все прошли одну и ту же муштру и обучение. Засыпать в любом месте и в любое время, где бы ни представилась возможность – это была одна из первых усвоенных заповедей наряду с кодексом чести, гласившим, что янычары никогда не предают друг друга.

Сколько он себя помнил, он всегда жил среди янычар. Казарма, спальный зал, дозорные башни были его домом. Все, что случилось в его жизни до этого, было погружено во тьму. Он не помнил своих родителей. Он знал лишь то, что ему, как и другим ученикам, рассказал первый воспитатель. Его родители умерли, и султан был настолько мудр, добр и великодушен, что предоставил несчастным сиротам новое жилище, новую семью и к тому же доверил почетное задание. За это он не требовал ничего, кроме послушания и верности. Воистину, цена была не столь уж высока.

Рашид вытянулся на своей постели и уставился в потолок. Слабый отблеск сторожевых огней подрагивал на бачках и рисовал причудливые тени на белой штукатурке. Тени, которые вырастали в воспоминания. Словно вся его жизнь вновь прокручивалась перед ним – первые упражнения с деревянными саблями, оставлявшими множество болезненных синяков, а потом, когда им разрешили взять в руки острое оружие, его запястья были усеяны бесчисленными шрамами; многочасовое стояние на казарменном дворе в палящую жару или студеной ночью, когда от усталости слипались веки, а от нестерпимой жажды язык приклеивался к нёбу; верховые упражнения, которые он с самого начала полюбил больше всего; совместные трапезы и праздники, когда новые юноши давали обет; свободные дни и вечера в бане; шахматные партии. Завтра со всем этим будет покончено. Если завтра он расскажет – будь то Эздемиру или кому-нибудь другому – о готовящемся заговоре, пути назад для него не будет. Он собирался нарушить одну из первейших заповедей янычар. Он хотел предать Ибрагима и Омара. Пусть он даже был уверен, что Аллах и Сулейман Великолепный простили бы его, с этой минуты он перестал бы быть янычаром.

Рашид сощурился. В глазах появилась резь, будто он сидел слишком близко у дымящегося костра. Как часто он роптал на тяжелую службу, жаловался на плохую еду или возмущался командирами. Ему казалось, что это так просто: попросить Омара уволить его, обручиться с Анной, уехать из Иерусалима и завести свою семью. И вдруг он осознал, что у него не хватит мужества бросить все это – жизнь в казарме, муштру и товарищей, ведь это была единственная жизнь, которую он знал.

Ансельмо был на взводе. Он долго не мог уснуть в эту ночь и проснулся задолго до привычного времени. В те немногие часы сна, которые выпали ему, его мучили кошмары. Ему снились омерзительные жабы, усыпанные отталкивающими бородавками, которые караулили его в мутных лужах, наполненных слизью, и брызгали ему в лицо ядом, как только он приближался к ним. Еще ему снилось, что он лежал связанный на земле, а над ним склонялся ухмыляющийся Джакомо. Ансельмо слишком хорошо знал, что кошмары были не беспочвенны. Он вполне мог вступить в любовную связь с Элизабет, чтобы попытаться побольше разузнать о ее странных ночных вылазках. И вполне могло случиться, что однажды ночью Джакомо ди Пацци мог бы стоять у его кровати, чтобы убить его, Козимо и синьорину Анну. И еще неизвестно, от чего его воротило больше.