* * *

За креслом Синдикубвабо стоял портрет президента Хабьяриманы. Покойный лидер, наряженный в наглухо застегнутый и украшенный галуном военный мундир, выглядел намного радостнее, чем изгнанный, и мне казалось, что, будучи мертвецом, он и впрямь оказался в более удачном положении. Для своего народа Хабьяримана был истинным Президентом — так говорили мне многие в ооновских лагерях, — в то время как Синдикубвабо считали ничтожеством, который занял этот пост лишь на краткий и несчастливый период. «Он — президент пустого места», — сказали мне несколько разных беженцев. Для своих врагов Синдикубвабо тоже был никем: лидеры РПФ и выжившие после геноцида рассматривали его как выдернутого из низших эшелонов «Власти хуту» в момент кризиса — слугу на месте господина. Выдернутого именно потому, что Синдикубвабо был согласен играть марионетку. Собственный зять Синдикубвабо, министр сельского хозяйства в новом правительстве, во время церемонии массового перезахоронения в Бутаре отрекся от своего тестя как от убийцы и призывал руандийцев не обвинять невинных и не защищать виновных на основе одних только семейных связей.

Однако даже в своем презираемом и дискредитированном положении Синдикубвабо оставался полезным для машины «Власти хуту» — как козел отпущения. Со временем лидеры бывших РВС, которые устроили свою штаб-квартиру на северной оконечности озера Киву, в десяти милях к западу от Гомы, дистанцировались от правительства в изгнании и создали ряд новых политических ширм-организаций, чьи деятели не успели засветиться в геноциде и могли быть представлены миру как «чистые». Главным среди этих организаций было Демократическое объединение за возвращение (ДОВ), чья пропаганда, возлагая вину за беженский кризис на РПФ и призывая к полной амнистии как предварительному условию репатриации, завоевала для партии огромное число сторонников среди гуманитарных работников и журналистов. Старшие офицеры управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ) нередко прикладывали особенные усилия, чтобы познакомить меня с лидерами ДОВ, когда я ездил по лагерям. Я не мог этого понять. Они говорили тем же языком, что и Синдикубвабо, и все же «гуманитарии», продвигавшие их, казалось, были убеждены, что они представляют разумные и легитимные голоса эмигрантов. Представителей Демократического объединения за возвращение в Заире, Кении и Брюсселе часто упоминали на радио Би-би-си как «ведущих представителей беженцев». Однако редко осмеливались говорить даже намеками о том, что у ДОВ может быть что-то общее с génocidaires, что на самом деле это движение было теневым режимом «Власти хуту», учрежденным бывшим командованием РВС в Гоме, и что агенты ДОВ контролировали лагеря во всем до последней мелочи, ежемесячно собирая налоги в виде наличных денег или части гуманитарных пайков с каждой беженской семьи в Заире и запугивая беженцев, которые хотели отправиться домой.

ЭТО БЫЛА ОДНА ИЗ ВЕЛИКИХ ТАЙН ВОЙНЫ ВОКРУГ ГЕНОЦИДА: ТО, КАК СНОВА И СНОВА МЕЖДУНАРОДНОЕ СООБЩЕСТВО С ГОТОВНОСТЬЮ ОТДАВАЛО СВОИ СИМПАТИИ ЛЖИ, РАСПРОСТРАНЯЕМОЙ «ВЛАСТЬЮ ХУТУ». Загадкой было уже то, что приграничным лагерям ООН позволили сформировать «охвостное» геноцидальное государство со своей армией, которая на глазах у всех регулярно получала большие партии вооружения и тысячами рекрутировала молодых людей для следующей истребительной кампании. И сердце разрывалось от того, что большинству из полутора миллионов людей, живших в этих лагерях, совершенно явно не грозило даже сесть в тюрьму, не то что оказаться убитыми в Руанде, но пропаганда и грубая сила аппарата «Власти хуту» эффективно удерживали их в заложниках — в качестве человеческого щита. Однако особенно невыносимо при посещении этих лагерей было видеть, что сотни «гуманитариев» откровенно эксплуатируются как обслуга единственного в своем роде крупнейшего сообщества беглых преступников, какое только собиралось в одной точке земли, — преступников, совершивших преступления против человечества.

Гуманитарные агентства обеспечивали транспорт, места для сборищ и офисные принадлежности для ДОВ и полувоенных группировок, которые маскировались под общественные агентства самопомощи; они набивали деньгами военную казну элиты «Власти хуту», беря у нее в аренду грузовики и автобусы, нанимая в качестве обслуги лагерей кандидатов, продвигаемых через внутреннюю систему кумовства, которой заправляли génocidaires. Некоторые «гуманитарии» даже приглашали поп-звезду «Власти хуту», Симона Бикинди — автора текста гимна интерахамве «Я ненавижу этих хуту», — выступать на вечеринках вместе с его группой. В приграничных лагерях в Танзании я познакомился с группой врачей, недавно прибывших из Европы, которые рассказывали мне, какие веселые люди эти беженцы. «По глазам видно, кто тут на самом деле невинные», — сказала мне врач из Сараево (кто бы мог подумать!). А ее коллега добавила: «Они хотели показать нам видео из Руанды 1994 г., но мы решили, что это будет слишком печально».

* * *

Как только вспышка холеры в Гоме была подавлена, лагеря перестали быть решением беженского кризиса и стали средством его поддержания; ибо чем дольше лагеря оставались на своих местах, тем явственнее была неизбежность войны, а это означало, что вместо того, чтобы защищать людей, лагеря подвергали их непосредственной опасности.

Все два года, 1995‑й и 1996‑й, силы «Власти хуту» в изгнании продолжали свою партизанскую войну против Руанды, налетчики из лагерей скрытно просачивались через границы, чтобы минировать дороги, взрывать мачты электропередачи или нападать на выживших после геноцида и его свидетелей. Вдобавок экс-РВС и интерахамве из лагерей Гомы веером рассылались по окружающей лагерь провинции Северное Киву, где проживает внушительное число заирцев руандийского происхождения, и начали рекрутировать, обучать и вооружать заирских хуту, чтобы те боролись вместе с ними за этническую солидарность по обе стороны руандийско-заирской границы. Вскоре уже вовсю ходили рассказы о том, что рейдеры «Власти хуту» проходят «производственную практику» — нападая на скотоводов-тутси и угоняя их скот — на богатых горных пастбищах региона Масиси в Северном Киву. А к середине 1995 г., когда заирское племенное ополчение организовало сопротивление, о Масиси стали говорить как о зоне военных действий. «Это прямое следствие существования лагерей, — говорил мне офицер безопасности в штаб-квартире УВКБ в Гоме, — а мы ничего не можем сделать, кроме как наблюдать».

Такие выражения беспомощности не были редкостью в среде гуманитарных работников, которые обслуживали лагеря. Например, Жак Франкен из УВКБ, бывший театральный режиссер из Бельгии, инспектор лагерей в Танзании, где содержалось более 400 тысяч руандийских хуту, рассказывал мне, что он лично знает ряд génocidaires из их числа. «Но не требуйте от меня, чтобы я их отделил, — сказал он. — Не требуйте, чтобы я выводил из лагерей преступников и подвергал гуманитарных работников опасности». Он имел в виду — и я слышал это неоднократно, — что до тех пор, пока крупнейшие державы, заседающие в Совете Безопасности и спонсирующие бо́льшую часть гуманитарной помощи, не испытывают желания и не имеют воли действовать против «Власти хуту», «гуманитариев» нельзя винить за последствия.

— Пища, укрытие, вода, здравоохранение, санитария — мы оказываем полезную помощь, — говорил мне в Гоме глава одного гуманитарного агентства. — Это то, чего хочет международное сообщество, и это то, что мы ему даем.