Оглу зажал в руке поднятый с земли камень и стал продвигаться вперед. С каждой минутой звуки становились отчетливее, и скоро он с удивлением понял – кто-то разговаривает. Странно. Ночью, в таком месте… Кто бы это мог быть? Пограничники? Но Оглу хорошо знал некоторые незыблемые заповеди пограничной службы, среди которых первое, пожалуй, место занимала маскировка, – солдаты в наряде, прослушивая и просматривая местность, должны сами оставаться незамеченными, иначе враг обнаружит их и обойдет или, наоборот, внезапно нападет и уничтожит, чтобы расчистить себе путь.

Привыкшие в темноте глаза Оглу дали ему возможность, наконец, в нескольких шагах от себя увидеть человека, который, сидя на земле, что-то бормотал. Приблизившись к нему вплотную, Оглу прислушался.

– Тоже мне – отличник… – доносилось до него, – воображает о себе, задается, а такие зеленые, как Петя Косточкин, готовы на него богу молиться… Конешно, Лукьянов всегда неправ, Лукьянов и то, Лукьянов и сё, вот ефрейтор Горюнов – другое дело! А спросить – видал этот отличник хоть одного нарушителя? Не видал. Лукьянов им плох, Лукьянов разболтался, дремлет в наряде… А ежели меня от этой скуки в сон шибает – тогда што?

– О, шайтан, сын паршивой собаки! – бешено прошипел турок и оглушил сидящего перед ним пограничника камнем по голове. Человек как-то странно кувыркнулся носом вперед, автомат отлетел в сторону. Оглу в два прыжка миновал тропу и выскочил к знакомой расщелине; следовало спешить, он отлично знал, что в наряды по одному человеку не посылают, где-то рядом должен быть другой солдат, который может обнаружить его и начать преследовать.

Вот и тайник – тут оружие бесшумного боя, боеприпасы… Оглу стал разбирать завал, расшвыривал камни во все стороны, маскировать тайник было уже ни к чему, он все равно больше никогда не придет сюда. И вдруг похолодел – в тайнике ничего не было! Он даже пошатнулся, как от удара. В следующую секунду Оглу подумал, что случайно ошибся, не там ищет, и ему стало легче. Однако такое предположение пришлось отбросить: самое тщательное изучение места показало – тайник цел, но рация и оружие из него исчезли. Оглу стало страшно. Он отлично понимал – здесь побывали пограничники, и побывали совсем недавно, ведь в прошлую ночь всё находилось под этими камнями. Нашли или выследили? Судя по болтовне Лукьянова, случайно нашли, иначе они организовали бы ему засаду, в которую, конечно, таких, как этот глупый и болтливый сын шайтана, не послали бы. Увязывают ли они эту находку с ним, «племянником» Исмаила Газиева? По-видимому, нет, иначе они немедленно явились бы на кочевку и арестовали его, да и слежки за собой он не обнаружил. А раз так, следовало рискнуть все-таки провести операцию и сегодня же пленку в Карс доставить.

Он снова взглянул на светящийся циферблат своих часов и изо всех сил бросился к озеру – в его распоряжении оставалось всего несколько минут. Запыхавшись, забрался на вершину утеса. И в ту же минуту послышался легкий рокот моторов – невидимый в эту глухую ночь самолет перевалил через приграничные горы и появился над темной гладью Ячменного озера. Оглу привел в действие сигнальный фонарь: яркий, невидимый со стороны луч вонзился в темное ночное небо.

Пилот самолета должен отчетливо видеть сильный луч для того, чтобы пролететь почти на бреющем полете прямо над Оглу. Последний в считаные секунды должен успеть ухватиться за специально сброшенное приспособление, нечто вроде воздушной сети, в которую он влетит, и тогда через десять минут – Карс.

Рокот мотора нарастал с непостижимой быстротой, вот сейчас настанет то мгновение, которого шпион так страстно ждал все эти дни, – и тогда он спасен! И вдруг – да, да, именно вдруг до него донеслись совершенно иные звуки – по воздуху будто хлестнули бичом, с пронзительным свистом и завыванием. Оглу с ужасом понял: над его самолетом появились советские реактивные истребители. Над озером беззвучно вспыхнули сброшенные с истребителей «люстры», залившие все вокруг мертвенным светом – русские искали вражеский самолет, нарушивший границу… Значит, они ожидали его, подготовили ему ловушку? Оглу оцепенел, сжимая в руках теперь ненужный фонарь. Бежать, скорее бежать отсюда, куда-нибудь подальше от этого страшного места. Он стремительно повернулся, и тотчас отшатнулся назад, не веря своим глазам, – вокруг стояли люди в форме пограничников, один из них с пистолетом, направленным ему в грудь, шел прямо на него. «Ни с места, не шевелиться!» – услышал он команду, и голос идущего к нему человека показался знакомым… Он остро всмотрелся в его лицо и понял: погиб! Это же приятель по черноморскому пляжу Сергей Русаков! Значит, за ним следили все это время! Вот и настала минута, которой он так страшился…

«Люстры» над Ячменным озером ярко горели, где-то высоко, невидимые, бороздили ночное небо советские истребители, самолет-нарушитель растерялся, снизился до бреющего и развернулся, летчик, должно быть, хотел улизнуть ущельем, но для такого маневра у него не было уже ни времени, ни пространства… Самолет рванул на запад и, как слепой, с размаху врезался в прибрежную скалу. Взметнулся столб огня, прогудел и замер взрыв. А Русаков все шел, Оглу казалось, что он идет к нему целую вечность. И те другие вокруг, лейтенант Арсен Ерицян, начальник заставы Щелков, солдаты-пограничники… А за ними – ненавидящие глаза старого колхозного чабана…

– Руки вверх! – резко приказал майор Русаков. Оглу пожалел, что уже не может отделаться от улики – выбросить в озеро кассету с пленкой…

Вот и конец! И ни выстрелов, ни грозных пограничных овчарок с оскаленной пастью, – ничего нет и не нужно. И все-таки он уйдет от них, и заодно перехитрит Смита… При этой мысли губы шпиона искривились в болезненной гримасе. А Русаков все шел к нему и зорко следил за каждым его движением. Шпион знал – сейчас этот чекист рванет свободной рукой за ворот его рубашки, чтобы изъять ампулу с ядом, ту самую, что он отдал недавно Смиту. И все-таки он обманул их всех – и этих советских, и американца…

Над озером стало тихо, только «люстры» все еще горели и, медленно снижаясь, заливали окрестность почти дневным светом. Русаков подошел вплотную к человеку, за которым так долго следил.

– Руки, поднимите руки! – повторил свой приказ майор.

Лазутчик остановил на нем безжизненный взгляд и неожиданно рухнул к его ногам. Русаков склонился над Оглу – тот был мертв. В специальном прорезиненном мешочке, прикрепленном к его телу, Русаков нашел кассету с пленкой – переправить ее за кордон врагам так и не удалось.

Прибывший из штаба отряда врач установил: шпион отравился цианистым калием, ампула которого была «вмонтирована» в полость зуба. К такому способу покончить с собой иностранные разведчики прибегают за последние годы нередко, и майор Русаков выругал себя за то, что вовремя не подумал о возможности такого исхода дела. Он срочно доложил обо всем полковнику Соколову, и тот поздравил его с успехом: задача не дать переправить за границу пленку решена успешно. Полковник приказал Русакову немедленно выехать в Ереван и там ждать дополнительных указаний. Дело в том, что и Крысюк и Гаяне из Кобулети скрылись, и есть предположение, что одновременно с первым Смит приступил к выполнению и какого-то другого варианта операции – очевидно, у Крысюка где-то припрятана еще кассета с пленкой.