– А я каждый раз чувствую. Это как… щелк! И это мальчик. Я всегда заранее знаю. А у тебя девочка будет. Зуб даю, девочка! Ну, рада? Вот подрастет и выйдет за одного из моих мальчишек. И мы породнимся.

Ронда с такой силой поддела Мэри локтем, что та чуть не упала со стула.

– Мы и так уже родственницы, – заметила Мэри. – Через Лена и Китти.

– Тебе понравится рожать, – сказала Ронда. – Это так весело.

Но в родах Мэри ничего веселого не было. Рожать она осталась на острове, и это был просто страшный сон наяву. Ее муж не выдержал ее криков и того, что дом битком набит женщинами, поэтому ушел в море и бросил ее. Рожать ей предстояло без его помощи. Это было жестоко по целому ряду причин. Всю неделю штормило, и никто из других рыбаков в море выходить не отваживался. И вот в такой день Стэн и его помощник ушли в море одни. Похоже, Стэн предпочел рисковать жизнью, лишь бы только не помогать жене и не слушать ее жалобы. Он ждал мальчика, но все же ему хватило вежливости скрыть свое разочарование, когда он вернулся домой с рыбалки и увидел свою маленькую дочурку. Он не взял ее на руки, потому что на руках ее в тот момент держал Сенатор Саймон Адамс.

– Ох, ну какая же милашка! – восклицал Саймон снова и снова, а женщины смелись над его нежностями.

– Как мы ее назовем? – тихо спросила Мэри у мужа. – Тебе нравится имя Рут?

– Мне все равно, как ты ее назовешь, – ответил Стэн Томас, глядя на свою дочь, которой был всего один час от роду. – Назови, как хочешь, Мятка.

– Хочешь ее подержать? – спросила Мэри.

– Мне надо помыться, – сказал Стэн. – Я пахну, как мешок с наживкой.

Что скажете вы о прогулке среди волшебных каменных бассейнов, мимо ступеней, поросших водорослями, и клумб, огороженных жемчужинами, в морских садах?

«Жизнь крабов, омаров и креветок», Уильям Б. Лорд, 1867

На Форт-Найлз пришел июль. Наступила середина лета тысяча девятьсот семьдесят шестого года. Месяц получился не таким уж шумным и веселым, каким мог бы стать.

Двухсотлетие[13]на Форт-Найлзе прошло без особого буйства. У Рут было такое ощущение, что она живет в единственном месте в Америке, где к этому событию не относятся как к чему-то, достойному празднования. Ее отец в этот день даже вышел в море. Правда, какие-то патриотические чувства у него, видимо, все-таки шевельнулись, и он дал Робину Поммерою выходной. Рут провела праздник с миссис Поммерой и двумя ее сестрами. Миссис Поммерой попыталась всех принарядить. Ей хотелось, чтобы все четверо оделись как колониальные[14]дамы и прошествовали в таком виде на городском параде, но к утру четвертого июля она успела закончить только костюм для Рут, а Рут отказалась наряжаться одна. Поэтому миссис Поммерой напялила костюм на Опал, и малыша Эдди на это платье незамедлительно стошнило.

– Теперь платье выглядит более подлинно, – сказала Рут.

– Он сегодня утром пудинг ел, – пожав плечами, сообщила Опал. – А после пудинга Эдди всегда тошнит.

На Мэйн-стрит состоялось непродолжительное шествие, но участников оказалось больше, чем зрителей. Сенатор Саймон Адамс прочел по памяти Геттисбергское послание,[15]но Геттисбергское послание он читал по памяти всегда, когда только ему предоставлялась такая возможность. Честер Поммерой зажег несколько дешевых фейерверков, которые ему прислал его брат Честер. При этом он так сильно обжег руку, что потом две недели не мог выходить на лов омаров. Отца Рут это так возмутило, что он уволил Робина и нанял нового помощника, десятилетнего внука Дьюка Кобба – тщедушного и слабенького, как девочка-третьеклассница. Дело усугублялось еще тем, что мальчишка боялся омаров. Но зато он стоил дешево.

– Ты мог бы нанять меня, – сказала Рут отцу.

Какое-то время она дулась на него, но на самом деле сказала это несерьезно, и отец это знал.

В общем, до конца июля осталось совсем немного, и вот как-то раз в доме миссис Поммерой раздался на редкость необычный телефонный звонок – с острова Корн-Хейвен. Звонил пастор Тоби Вишнелл.

Пастор Вишнелл хотел узнать, не сможет ли миссис Поммерой провести день-другой на Корн-Хейвене. На острове должны были играть пышную свадьбу, и невеста призналась пастору, что переживает из-за своей прически. Профессиональных парикмахеров на Корн-Хейвене не было. Невеста была немолода, и ей хотелось хорошо выглядеть.

– Я не профессиональный парикмахер, пастор, – сказала миссис Поммерой.

Пастор Вишнелл сказал, что это не важно. Невеста наняла фотографа из Рокленда за немалые деньги, чтобы он запечатлел свадьбу, и ей хотелось хорошо выглядеть на снимках. Она рассчитывала, что пастор ей с этим поможет. Он признался, что просьба странная, но бывало, к нему обращались и с более странными просьбами. Люди считают своих пасторов кладезями информации во всех сферах – так сказал Тоби Вишнелл миссис Поммерой, – и эта невеста не стала исключением. Затем пастор объяснил, что она, видимо, посчитала себя более вправе обратиться к пастору со столь необычной, столь личной просьбой, поскольку носила фамилию Вишнелл. А точнее, она была троюродной сестрой пастора Вишнелла, и звали ее Дороти Вишнелл, но все называли ее Дотти. Дотти выходила замуж за старшего сына Фреда Бердена, Чарли, и свадьба была назначена на тридцатое июля.

Так или иначе, продолжал пастор, он сказал Дотти о том, что рядом, на Форт-Найлзе, живет талантливая парикмахерша, можно сказать, стилист. По крайней мерее, именно так ему сказала Рут Томас – что миссис Поммерой просто прекрасно делает стрижки и прически. Миссис Поммерой ответила, что ничего особенного делать не умеет, что не училась ни в какой школе и все такое.

Пастор сказал:

– Вы отлично справитесь. И вот что еще…

По-видимому, Дотти, услышав о том, что миссис Поммерой делает такие чудесные прически, спросила, не подстрижет ли она жениха. И дружку тоже, если можно. И отца невесты. И не причешет ли также подружку невесты, и девочек с цветами, и кое-кого из семейства жениха. Если, конечно, ей это не трудно. И, сказал пастор Вишнелл, на самом деле и ему тоже не мешало бы подстричься.