исподлобья. Он хоть и стал менее вспыльчивым, но с резкостью и излишней прямолинейностью не простился. Крепкие выражения при Агате старался не использовать, однако хмурился по несколько раз за час и, если ему что-то не нравилось, барабанил пальцами по столу.

Недели летели быстро – встречаться часто им не удавалось. Агата училась. Никита тренировался. Как чёрт. И, если она задерживалась на свидание хотя бы на минуту, злился. Тоже как чёрт. Впрочем, своё недовольство он всегда выплёскивал на других.

Больше всего Агату раздражало то, что куда бы они не пошли, всюду встречались его друзья и знакомые. И он представлял её буквально каждому. Выдвигал чуть вперёд и крепко обнимал за талию:

– Это моя Агата! Это моя девушка!

Агата чувствовала себя медалью. Той самой первой золотой медалью, которую Никита получил в сентябре две тысячи восемнадцатого. Тогда он дважды прошёл весь состав, чтобы обратить на себя внимание и чтобы как можно больше пассажиров спросили про его награду. Сейчас творилось нечто похожее.

Никита не просто ею гордился. Никита ею хвастался, и Агату это возмущало до глубины души. Она не хотела быть медалью, которую он так мечтал получить на протяжении многих лет. Она хотела быть просто любимой девушкой.

Когда-то давно, почти в прошлой жизни, она встречалась с мальчиком на два года старше её и дико задирала из-за этого нос. Теперь всё было с точностью да наоборот. Разница в возрасте у них с Никитой составляла ровно семнадцать дней, но теперь она, студентка второго курса медицинского университета, встречалась с парнем, ещё не окончившим школу. Порой это больно било по её самолюбию. От однокурсников Агата Никиту не прятала, но специально ни с кем не знакомила.

Но он, конечно, об этом не догадывался и, когда уроки позволяли, всегда встречал её после занятий.

– Одних тренировок мало. Читай книги по программе. И занимайся обществознанием, – как-то раз сказала Агата, не получив нужного ответа на вопрос, касающийся ветвей власти.

Он удивился, но прислушался. Теперь, если она задерживалась, он всегда что-то читал. У Никиты на всё был свой собственный план. Он хорошо знал, что за чем следует, и очень редко отклонялся от намеченного. Поэтому и коронавирус его не брал – боялся. А вот других хватал за жабры без всякого зазрения совести.

Количество заболевших новым штаммом COVID-19 осенью две тысячи двадцать первого росло в геометрической прогрессии. Правда, на этот раз все работали: кто-то – удаленно, кто-то – в обычном режиме. По домам всех посадили ровно на неделю – в начале ноября. Как сказала Анна Георгиевна: «В честь праздников». А потом в кафе, кинотеатрах и любых магазинах, кроме продуктовых, стали требовать специальные коды переболевших или сделавших прививку. Агате и Никите в этом смысле повезло. Восемнадцать им ещё не исполнилось, и в каждом заведении с них просили только паспорт. Это надоедало. Люди всё чаще оставались дома. Агата всё чаще приглашала Никиту к себе. Анна Георгиевна всё чаще сияла как начищенный самовар. Около Никиты она ходила на цыпочках и не упускала случая спросить что-нибудь про танцы.

Танцы Никита по-прежнему обожал и мог говорить о них часами. Агата танцы ненавидела и, когда её новый кавалер заводил свою любимую пластинку, с зубным скрежетом гнала от себя мысли о Даниле. С Данилом у них когда-то были сотни тем для беседы. Данил любил кино. Данил любил музыку. Данил много путешествовал. Данил, оказывается, так много всего знал. Никита хорошо разбирался только в спорте и даже фильмы предпочитал спортивные: «Движение вверх», «Поддубный», «Чемпионы».

Агата морщилась, но смотрела. Она изо всех сил пыталась быть доброй и ласковой с Никитой. Когда он злился, молчала, истерик не устраивала и честно пыталась его полюбить. Если мать не смотрела, с поцелуями всегда лезла первая, но абсолютно ничего при этом не чувствовала. В декабре Никита целовался так же посредственно, как и в конце сентября. У него и мысли не возникало поцеловать её в шею или за ушком, отчего Агата, естественно, злилась. Ну вот почему так? Почему плохой Данил знал куда и как нужно её целовать, а хороший, целеустремлённый и обязательный Никита об этом даже не догадывался. Сама Агата намекнуть ему про шею стеснялась, а оттого всё оставалось по-прежнему. По-прежнему скучно и бесцветно.

На Новый год она загадала странное желание. Влюбиться в Никиту. Сильно и по-настоящему. Глубоко и искренне. Так, как когда-то любила Данила. Но бумажка с написанным гореть отказывалась, и в конце концов Наумова младшая просто бросила её в бокал с апельсиновым соком, сделала глоток и, хорошенько прожевав, проглотила. К шампанскому и другому алкоголю она, как и обещала, больше не притрагивалась.

В новогодние каникулы Никиты впервые пригласил её к себе. Агата дрожала как овечий хвост. Идти к его матери ей не хотелось до жути. Слишком уж неприятной была эта особа с мышиными волосами и колючим взглядом. Но отказать Агата не смогла. Она по-прежнему стремилась стать для Никиты идеальной девушкой.

– Как зовут твою маму?

– Виктория Александровна.

Победа. Мать победителя*. Агата оголила зубы. Какая прелесть! Никита своего отца никогда не видел, поэтому мать дала ему отчество, образованное от имени деда. Суханов Никита Александрович. Его фамилию Наумова младшая к себе не примеряла ни разу.

В тот день она оделась, как выпускница института благородных девиц. В простое синее платье с белым воротником и в сапоги на плоской подошве. Волосы уложила феном. Теперь она носила каре, но мечтала снова подстричься под мальчика.

Виктория Александровна встретила их на пороге. В отглаженных брюках, белой блузке и с мокрой «химией» на мышиных волосах. Её взгляд ничуть не изменился. Виктория Александровна смотрела с осуждением, смотрела так, словно Агата у неё что-то украла.

За столом говорил в основном Никита. Агата пила чай и тщательно пережёвывала кусок пирога, купленного в магазине. Ради неё заморачиваться домашним никто не стал. Никита жил в пятиэтажной хрущёвке. Эта квартира досталась его матери от родителей. Обычная. Теплая. С двумя комнатами, идущими вагончиком, и шестиметровой кухней. Чистая и совершенно простая.

Кроме пирога на столе стояли вазочка с печеньем и бело-розовые чашки из тонкого фарфора. Такого фарфора не было даже у Анны Георгиевны. Агата держала чашку обеими руками и всё время боялась облиться. Виктория Александровна прожигала её взглядом насквозь, и Агата часто кашляла и поминутно краснела.