— Руди, — сказала Линда-барменша. — Заткнись ты, к гребаной матери.

— Правда ранит, детка.

— Побереги это для своей колонки, Руди.

Он погрозил Линде пальцем:

— Знаешь, почему это мисс Роскошной Жопе не нравится то, что я говорю? Потому что эта сучка из Пасадены, вот почему.

Линда схватила Руди за палец и согнула его назад.

— Я тебе не сучка, Руди, — сказала она.

Она еще дальше отвела палец. Руди побелел от боли.

— Ты сейчас передо мной извинишься — или я сломаю тебе палец пополам.

— Извиняюсь, — пробормотал Руди, уже готовый завопить.

Она отпустила палец.

— Обожаю джентльменов, — сказала Линда. И налила нам еще по порции.

Руди несколько минут молчал. Когда боль наконец затихла, он залпом выпил виски. Его передернуло.

— Умеешь ты обращаться с женщинами, — заметил я.

Он натянуто улыбнулся:

— Святая истинная правда.

Линда выкинула нас обоих из бара. Кроме нас, там больше уже никого не оставалось. Когда мы, спотыкаясь, шли к двери, она крикнула мне в спину:

— Не разрешай этому сукину сыну садиться за руль.

— Надо же, какая недоверчивая, — пробормотал Руди.

Мы вывалились на улицу. Все еще шел снег.

— Как ты собираешься добираться до дому? — спросил я.

Он полез в карман и достал оттуда связку ключей:

— На своей машине.

— Не пойдет.

— Улицы пустые. Я ни для кого не представляю опасности.

— Кроме самого себя. Давай сюда ключи, Руди.

— Кто ты такой, черт тебя дери? Моя няня Мэри Поппинс?

Я выхватил у него ключи.

— Говнюк, — сказал он и попытался меня ударить, но я легко увернулся.

Он упал.

— Я иду домой, — заявил я. — Хочешь получить свои ключи — топай за мной.

Я повернулся и пошел по Главной улице. Пройдя ярдов сто, я обернулся и с облегчением увидел, что Руди уже поднялся и тащится за мной. Я не стал ждать, когда он меня догонит, потому что холодно было жутко. Но это заставляло нас обоих шевелиться, а также хорошо отрезвляло после всего выпитого нами алкоголя. К тому моменту, как я дошел до своего дома, я был почти трезв. Я подождал минуту-две в вестибюле, пока подгребет Руди. Его потрепанное пальто было все в снегу. Прогулка оживила его.

— Ты тут живешь? — удивился он, входя в вестибюль.

Я кивнул.

— Кажется, я тут однажды потрахался с агентшей по недвижимости. Настоящей занудой по имени Мэг Гринвуд. Решила, что, раз мы переспали, значит, у нас любофф. Названивала мне домой, в газету, в конечном итоге пришлось сменить номера. Дважды. Ей плевать, если тебе кажется, что твои яйца из бетона Если ты когда-нибудь повстречаешь эту психованную бабу в баре, на вечеринке или еще где, уноси ноги. Причем побыстрее.

Я рассмеялся:

— Пойдем наверх. Я вызову тебе такси.

В лифте Руди спросил:

— Я на тебя замахнулся у бара?

— Да.

— Ударил?

— Нет.

— Хорошо.

Когда мы вошли в мою гостиную, Руди присвистнул.

— Вы только посмотрите, — сказал он. — Сохо, Монтана.

— Рад, что тебе нравится, — сказал я. — Ты знаешь телефон службы такси здесь, в городе?

— Слушай, какой хреновый из тебя хозяин. Угости пивом, потом можешь вышвырнуть меня на мороз.

— Я устал, — сказал я.

— Одна паршивая бутылка пива, и меня нет в твоей жизни.

Я потащился на кухню. Руди за мной.

— Слушай, я в жизни не видел столько белой краски, — заметил он, разглядывая пустые стены. — Как называется эта школа интерьера? Минимализм Скалистых гор?

— Ха! — отозвался я.

— Еще одну такую же, и тебе будет смешно.

Я достал две бутылки «Роллинг Рок» из холодильника. Протянул ему одну.

— Благодарю покорно, — сказал он. Сделал глоток и уставился на меня внимательно, не мигая. — Знаешь, я точно не хотел бы играть с тобой в покер.

— Это почему? — поинтересовался я.

— Потому что ты чертовски здорово блефуешь.

Внезапно я почувствовал тревогу.

— Я всегда в покер проигрываю, — сказал я.

— Не верю, — возразил он.

— А ты попробуй — неплохо заработаешь.

— Нет уж, спасибо. Покер для меня все равно что развод в суде. Ситуация всегда проигрышная. Но я уверен, что ты знаком со всеми трюками: как молчать в тряпочку, выдавать мизерную информацию…

— Ты что этим хочешь сказать?

— Ну, я с тобой пять часов подряд пил, а ты мне ни хрена про себя не рассказал. А поскольку я пронырливый журналюга, мне любопытно, почему так.

— Может быть, потому что мне, в отличие от тебя, вовсе не хочется рассказывать историю моей жизни после второй рюмки.

— Может быть, — согласился он, улыбаясь. Он меня смутил, сознавал это и этим наслаждался.

— Давай попробуем вызвать такси, — сказал я.

Я вернулся в гостиную и взял трубку. Позвонил в справочную. Оператор ответила только после двадцатого гудка. Она дала мне номер телефона местного такси. Я позвонил по этому номеру. После сорокового гудка пришлось положить трубку.

— Не отвечают, — сообщил я, направляясь в кухню.

— Да я так и знал, что не ответят. После двенадцати в снежную ночь они всегда закрывают лавочку.

Он уже переместился с кухни в темную комнату и просматривал портреты, которые я сделал в Монтане и оставил сушиться. Когда я вошел, он поднял голову.

— Твоя работа? — спросил он.

Я кивнул. Он ничего не сказал, продолжил просматривать отобранные фотографии в пачке из пятидесяти штук. На губах у него появилась улыбка.

— Я бывал на этой гребаной заправке, — сказал он, поднимая снимок прыщавого парня с семьей.

Затем занялся следующим снимком.

— Твою мать, — сказал он, с ухмылкой разглядывая портрет хозяйки забегаловки на дороге. — Это же Грозная Мадж.

— Ты ее знаешь?

— Черт, конечно. Она запрещала мне появляться в ее заведении по крайней мере дважды. — Он поднял уже пустую пивную бутылку. — Нельзя ли еще одну, пожалуйста?

— Уже совсем поздно, — заметил я. — Как ты собираешься добраться до дому?

— У тебя диван есть?

— Полагаю…