Легко заметить, что культ массового движения зеркально повторяет прежний культ партии. И в том и другом случае предполагается, что существует единственное спасительное организационное решение, которое гарантированно позволит осуществить необходимые преобразования. На самом деле государство иерархично. То же может быть сказано о структуре капитала и об экономической миросистеме. Все эти структуры сложились исторически именно благодаря постоянной необходимости эффективно противодействовать давлению снизу, требованиям масс. В то же время любое массовое движение стихийно начинает формировать собственные иерархии, собственную контрэлиту — это неизбежная дань политической эффективности. При определенных обстоятельствах эти контрэлиты коррумпируются и интегрируются в истеблишмент (что в значительной степени произошло и с лидерами движения «новых левых» 1960—1970-х годов). Отсюда, однако, не может быть сделан вывод, будто массовое движение может вообще обойтись без собственных политических кадров и контрэлит.

Радикально-реформистский проект может сформироваться лишь за счет соединения «движения снизу» и «преобразований сверху». Следовательно, для левых невозможно отказаться от борьбы за влияние в государственных институтах. Но успех этой борьбы имеет значение лишь в той мере, в какой выражает требование массового «низового» движения. Ключевой вопрос в данном случае — до какой степени массовые движения способны контролировать собственных лидеров, а иногда и принуждать их делать то, что они не хотят или не решаются делать. Но массовые движения, лишенные политической программы и стратегической перспективы, никого проконтролировать не в состоянии. Они становятся, в конечном счете, заложниками стихийно развивающейся ситуации, а порой превращаются в объект манипулирования со стороны собственных лидеров.

В конце 1930-х годов Лев Троцкий, находившийся в изгнании в Мексике, сформулировал понятие «переходной программы». Марксисты начала XX века исходили из необходимости сосуществования «программы-минимум» (буржуазно-демократической) и «программы-максимум» (социалистической, коммунистической), тем самым, закладывая в свою стратегию неизбежное противоречие между долгосрочными революционными целями и краткосрочными реформистскими задачами. Теория и практика социалистического движения первой половины XX века постоянно сталкивается с проблемой реформизма, не находя для нее внятного решения. С одной стороны, реформизм осуждается как политика, направленная на совершенствование капиталистической системы. Но с другой стороны, сталкиваясь со стихийным требованием реформы, выдвигаемым массами трудящихся, левые принуждены либо отстраняться от массового движения, пребывая в добровольном бездействии вплоть до момента, когда сам собой настанет час революции, либо плетутся в хвосте стихийного рабочею протеста, формулируя все те же реформистские требования.

Предложенная Троцким «переходная программа» должна была разрешить это противоречие. «Надо помочь массе в процессе ее повседневной борьбы, найти мост между ее нынешними требованиями и программой социалистической революции. Этот мост должен заключать в себе систему переходных требований, которые исходят из сегодняшних условий и сегодняшнего сознания широких слоев рабочего класса и неизменно ведут к одному и тому же выводу: завоеванию власти пролетариатом».[263]

Мексиканский изгнанник подчеркивал в «Бюллетене оппозиции», что кризис буржуазного порядка превращает реформистские требования в революционные: «В эпоху загнивающего капитализма, когда вообще не может быть речи о систематических социальных реформах и повышений жизненного уровня масс; когда буржуазия правой рукой отнимает каждый раз вдвое больше, чем дает левой (налоги, таможенные пошлины, инфляция, „дезинфляция“, высокие цены, безработица, полицейская регламентация стачек и пр.); когда каждое серьезное требование пролетариата и даже каждое прогрессивное требование мелкой буржуазии неизбежно ведут за пределы капиталистической собственности и буржуазного государства».[264]

Надо признать, что автор «переходной программы» явно недооценил жизнеспособность капитализма. После Второй мировой войны буржуазный порядок в Западной Европе и Соединенных Штатах Америки сумел модернизироваться, обновив и укрепив себя с помощью социальных реформ. Эти реформы были, бесспорно, прогрессивными, ибо способствовали Не только росту благосостояния наемных работников, но и росту общественного контроля над производством. Однако точно так же они были необходимы капиталу, чтобы преодолеть системный кризис, бушевавший на протяжении 1920-х и 1930-х годов.

И все же подход Троцкого был исторически совершенно оправдан, ибо исходил он не из конкретной экономической конъюнктуры (в анализе которой он неоднократно ошибался), а из общей динамики развития системы. В этом плане тезис о невозможности успешных реформ, не затрагивающих основ существующего порядка, оказывается гораздо более актуальным в начале XXI века, нежели в момент его написания. Троцкий просто опередил свое время.

Показательно, что автор «Переходной программы» не видел ничего зазорного и в поддержке мелкобуржуазных требований, если они объективно направлены против системы, а их реализация открывает перспективы для социалистического преобразования общества. Неспособность капитализма пойти навстречу даже вполне умеренным и благонамеренным требованиям является свидетельством глубочайшего системного кризиса.[265]

Социальные компромиссы ушли в прошлое вместе с «холодной войной» и эпохой Дж. М. Кейнса. Именно невозможность «безобидного» реформизма в изменившихся условиях конца XX — начала XXI века в значительной мере и предопределила крушение традиционной социал-демократии, переход ее лидеров на неолиберальные позиции. Именно поэтому правительства, пришедшие к власти под левыми лозунгами, быстро дают «задний ход», натолкнувшись на неожиданно жесткое и бескомпромиссное сопротивление элиты даже самым безобидным преобразованиям. В то же время реформистски настроенная масса трудящихся сдвигается влево. Появляется возможность того самого «моста» к революции, о котором говорилось в «Бюллетене оппозиции».

В сложившейся ситуации любой серьезный реформизм начинает быстро принимать антисистемный характер, становясь идеологией, мобилизующей людей скорее на революцию, нежели на исправление недостатков существующего строя. В свою очередь, революционные лозунги становятся конкретными и понятными для миллионов людей, заинтересованных в решении своих конкретных проблем.