уже взяли, поэтому придётся выполнять. Завтра же начинаем ускоренную подготовку к походу.

А Эйрих планировал начинать завтра набор новобранцев в уже получивший право на существование легион…

Глава двадцатая. Не победить

/27 ноября 408 года нашей эры, провинция Паннония/

Отец Григорий, как оказалось, теперь проповедовал в новом храме, построенном у южной части деревенской площади, вместо дома старика Мундилы, умершего в конце лета от удушающих грудных болей. Дом разобрали, а на месте его поставили хорошего качества деревянный храм, с алтарём, стоящим под резным ореховым киворием.[62] Выглядит всё это не так богато, как у римлян в Константинополе, но всё равно красиво.

Священник, уже заметивший появление Эйриха, продолжал что-то читать с недешёвого оформления пергамента.

– Святой отец, у меня не так много времени, как мне бы хотелось, поэтому прошу тебя поторопиться, – попросил Эйрих. – Зачем ты меня позвал?

Отец Григорий позвал его сам, дабы побеседовать о неких «мирских делах».

– А, ты уже пришёл… – священник оторвал взгляд от пергамента и поднял его на Эйриха. – Рад видеть тебя в добром здравии, сын мой.

– И я рад, что у тебя всё хорошо, святой отец, – ответил на любезность Эйрих. – Как ты знаешь, у нас происходят сборы войска на поход против гуннов, поэтому у меня полно дел.

– Я не займу много времени, – произнёс отец Григорий. – Пройдёмся?

Они вышли из храма и направились к площади.

– Так что за вопрос? – спросил Эйрих.

– У меня стало очень много паствы с той памятной бойни, учинённой римлянами, – произнёс священник.

– Это правда, – кивнул Эйрих.

По-настоящему действенным толчком к истинному обращению жителей деревни в арианство послужило именно то событие, когда паства отца Григория выступила в защиту деревни, оказав Эйриху поддержку в реализации его стратегемы с блокированием римлян Феомаха в бражном доме. Раньше к потугам священника обыватели относились если не снисходительно, то уж точно без должной серьёзности, а теперь вот отстроили настоящий храм, жертвуют, как доносят слухи, большие деньги на богоугодные дела – косвенно это заслуга Эйриха в том числе.

– Твою роль в этом принижать нельзя, ведь благодаря тебе мы спаслись от уготованной нам погибели, – продолжал отец Григорий.

– Благодарности за это я уже слышал, – сказал на это Эйрих. – К чему весь этот разговор?

Отец Григорий покивал каким-то своим мыслям.

– Мне нужна твоя помощь, сын мой, – заговорил он. – У нас есть некоторое непонимание в Сенате. Я ратую за введение церковного налога, но остальные сенаторы бойкотируют слушание и мы ещё не добрались даже до голосования.

– Чем я могу помочь тебе в делах Сената? – поинтересовался Эйрих. – Я претор, а не сенатор, я могу лишь выносить предложения на слушания, а у тебя уже есть такой человек, как я понимаю.

– Да, твой отец, – кивнул отец Григорий. – Но он никак не может объяснить важность церковного налога для всего остготского племени, а ты можешь.

– А какова его важность? – спросил Эйрих. – Что он даст, кроме наполнения деньгами казны твоей церкви?

– Нам будет легче оказывать помощь страждущим, – сказал священник. – Также мы сможем покупать больше пергаментов для священных текстов и учредить постоянных дияконов, которые будут помогать священникам в богослужении. И мы, наконец-то, построим настоящие церкви. А ещё мы можем выделять необходимые суммы на твои нужды.

Это был ничем не прикрытый подкуп. Эйриху были нужны деньги, но перспектива введения церковного налога выглядела несколько небезопасно. Средства, получаемые отцом Григорием независимо от Сената – это гарантия высокой самостоятельности. Создавать ещё одну власть, но уже духовную, Эйриху бы не хотелось. И так властей развелось больше, чем он привык…

«Сам виноват – сам создал Сенат», – подумал Эйрих. – «Теперь другие думают, что им тоже так можно».

Нужны были другие идеи. Арианской церкви действительно нужны деньги, чтобы ставить побольше храмов, а в будущем, если всё сложится удачно, возводить величественные соборы, не хуже, чем у римлян.

– У меня есть предложение получше, – произнёс Эйрих, обдумав проблему.

– И какое же? – спросил, несколько разочарованный его ответом, отец Григорий.

– Я могу предложить закон о финансировании арианской церкви, – сказал Эйрих. – Мы назначим уполномоченного человека, ответственного за распределение выделяемых денег между приходами, а также отдельно будем выделять деньги на строительство храмов.

– Это не то, чего бы я хотел, – признался отец Григорий. – Дела божьи не должны пересекаться с мирскими…

– Поэтому ты будешь заниматься сугубо божьими делами, – слабо улыбнулся Эйрих. – А уполномоченный человек займётся мирскими. Зачем тебе утруждать себя взиманием денег с прихожан, когда деньги к тебе будут идти от державных налогов? Причём не только от твоих прихожан, а вообще от всех соплеменников, платящих налоги. Так выгоднее и проще.

– Да, но… – отец Григорий не нашёлся с контраргументами.

– Так будет лучше для всех, – улыбнулся Эйрих. – Я сегодня же, нет, сейчас же пойду формулировать предложение! Дело, безусловно, богоугодное, поэтому лучше не откладывать! Благодарю тебя, отец Григорий, за хорошее предложение!

С этими словами он помчал обратно домой, не желая слушать возражения.

– Ты подожди, Эйрих… – попытался остановить его священник. – А… Ладно… Эх…

/28 ноября 408 года нашей эры, провинция Паннония/

На площадке для конных тренировок было людно. Воины отрабатывали приёмы: на скаку били по соломенным мишеням дротиками, стреляли из луков, кололи мишени копьями и наносили удары мечами по деревянным столбам, к которым были закреплены ветки для срезания.

А дружинники Эйриха падали с коней и вызывали смех зрителей. Причина была в новых сёдлах, которые вообще никому не понравились, а также в стременах, назначения которых никто не понимал и не принимал.

– В гузно эту дрянь! – прорычал Аравиг, отряхиваясь от грязи. – Эйрих, я больше не вдену ноги в эти кольца! Как ты вообще с ними ездишь?!

Собственная кавалерия, мобильная и опасная – это то, что не помешает любому полководцу. Эйрих не исключение, поэтому к ним сейчас идут купленные у римлян лошади, которые станут основой для развития остготской кавалерии.

У остготов и так есть лошади, гуннские и неопределённых пород, причём немало, но переданные консулом Флавием Антемием лошади иного толка: это парфянская порода, также известная под названием нисейской, высокорослая, крепкая и резвая. С такими лошадями можно получить преимущество перед остальными племенами, ведь у кого лучше кавалерия – тот и победил. Эйрих знал это по прошлой жизни, так как ни один земледельческий народ не смог превзойти его всадников, ездивших на низкорослых и неприхотливых лошадях.

«Будь у меня кони, подобные нисейской породе сразу, с самого начала…» – мысленно посетовал Эйрих.

Потом были разные породы лошадей,