Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бекир слышал, как кого-то из женщин ударили по лицу, а потом поволокли по полу.
– Потому что в той бойне, что вы устроили, Дэсмонд не потерял ни одного брата.
Женские крики и плач слышался все ближе. Бедняг стаскивали по лестнице, как коров тащат за ноги на убой.
– А вот мы потеряли, – с этими словами Замир повернулся к Бекиру.
На его лице читалась глубокая печаль и, удивительно, ни толики гнева, словно он разучился чувствовать. Его стеклянные глаза точно умерли и смотрели сквозь мир вокруг, не желая видеть ни единого его атома, настолько мир стал отвратительным.
Лица Эрмира и Анвара выражали более приземленную злобу, намерения их были ясны. Вот только равнодушный взгляд Замира почему-то наводил больший страх, чем открытая ярость. Может, как раз таки из-за того, что такой человек неспособен чувствовать, вообще, ничего? Например, милосердие.
Мужчины стащили с лестниц обезумевших женщин. И при виде их Бекир, наконец, дал волю эмоциям. Из глаз потекли слезы и он закричал:
– Они ничего вам не сделали! Это был я! Меня и наказывайте!
Его жена Алия с растрепанными волосами и покрасневшей от удара щекой сидела на полу и прижимала к себе ревущих девушек. Зулие было шестнадцать, этой осенью она собиралась поступать в кулинарный колледж, Бекир обожал ее стряпню. Младшей Джамиле было всего четырнадцать, она была донельзя непослушным ребенком, но отец все равно любил ее больше всех. Он даже простил ее за то, что она выкрасила переднюю прядь длинных черных волос в синий цвет. Она сказала, что так видит себя, и он это принял. С тех пор цвет этой пряди менялся чуть ли не каждую неделю, и сейчас она была ярко-фиолетовой.
Женщины сидели в окружении мужчин с автоматами на плечах и приглушенно рыдали. У Алии смазалась тушь на ресницах и слезы оставляли на щеках черные полосы. Она смотрела на мужа и умоляла его глазами прекратить этот ужас.
Бекир рефлекторно задергал руками, скованными за спиной наручниками.
– Тебя мы накажем последним, – говорил Замир.
И женщины запищали.
– Сначала ты испытаешь всю боль от их потери. Ты будешь часами винить себя, бога, целый мир в том, что случится с твоими любимыми. А случится вот что.
Замир пододвинул кресло к Бекиру и сел.
– Каждый из этих мужчин, – Замир указал на шестерых бойцов, – изнасилует каждую из них, – Замир указал на испуганных женщин, которые от услышанного отчаянно заревели.
Бекир вторил. Шестеро бойцов довольно оскалились от предстоящей добычи.
– Я никому из них не заклею рты. Они будут визжать так, как ты еще никогда не слышал! Мои ребята побывают во всех их дырках! И скорее всего, не один раз! А ты будешь смотреть! Ты будешь реветь, орать, вопить во весь голос! Но я скажу тебе наперед, мой друг: никто не придет к вам на помощь! Видишь ли, Эрик подарил мне карт бланш: любой звонок в полицию от соседей, обеспокоенных жуткими криками из этого дома, будет игнорироваться! Твой дом в предстоящие шесть часов станет невидимкой! Ты даже не представляешь, что за это время с ними сделают мои парни! И только когда ты впадешь в безумие, я подарю вам всем смерть!
Бекир рыдал, больше не скрывая своего страха. Слезы заполонили глаза, нос, рот и стекали отовсюду. Он мотал головой, пытаясь отогнать от себя кошмар, который, к его сожалению, был сущей реальностью.
– Когда мы с ними закончим, ты скажешь, стоило ли оно того, стоило ли влезать на кобылу, которая тебе не по размеру.
Замир встал с кресла и начал приближаться к рыдающим женщинами. С каждым его шагом их ор усиливался.
– А начнем мы, пожалуй, с самого красивого цветка!
С этими словами Замир подобрал с заплаканного девичьего лица фиолетовую прядь.
***
Сознание вернулось к Виктору, но вот глаза отказывались открываться. Приложив усилия, Виктор разлепил веки. Из-за засохшей корочки пришлось лишиться с десяток ресниц. Поморгав с полминуты, глаза, наконец, стали видеть более менее четко.
Виктор лежал в палате, настолько ярко-белоснежной, что слепило глаза. Большой плазменный телевизор на стене был включен. Через минуту Виктор узнал на экране свою Башню, облепленную желтой лентой с первого этажа вплоть до крыши, и даже поразился тому, как сочно смотрится желтый цвет на кирпичной кладке. Кажется, в мозгу стала вырисовываться новая концепция гостиницы.
Виктор узнал свою личную палату в Городской больнице. Она всегда была зарезервирована на его имя, и ждала, словно спящая принцесса ждет принца. Израненного, покалеченного на последнем издыхании после схватки с драконом.
На его кровати лежали ноги в джинсах и белых кедах. Виктор медленно повернул голову и увидел Эрика. Его рука пряталась в треугольной повязке, а из-под толстого слоя пластыря на носу проступал черный синяк на пол лица.
– Я все время поражался тому, как родственники героя в фильмах знают, в каком часу он очнется, и стоят вокруг кровати, ждут, – прохрипел Виктор.
– Не обольщайся. Я хорошенько пнул тебя две минуты назад, – ответил Эрик.
Только сейчас Виктор понял, что Эрик ест его завтрак: скользкое зеленое желе и овсяная каша. Ну, и пожалуйста! Он все равно не голоден!
– Много я пропустил? – спросил Виктор, пытаясь устроиться повыше.
– Абсолютно все! Я выставлю тебе счет за твой «Нестор».
– Он спас тебе жизнь!
– Я предпочитаю думать, что это не так. Не докажешь ведь.
Виктор усмехнулся. Эрик всегда был наглецом.
Эрик увидел жалкие попытки больного сесть и нажал на кнопку на пульте кровати. Ее спинка тут же начала подъем.
– Достаточно, – Виктор сделал жест рукой.
Эрик заботливо подложил подушки за спину Виктора и вернулся обратно в кресло доедать желе.
– Сколько я проспал?
– Три дня. И за это я тоже выставлю тебе счет.
– Но за что?
– Мне пришлось в одиночку улаживать последствия, пока ты тут прохлаждался!
– Я умирал!
– Это – не оправдание моим опустошенным банковским счетам.
– Я потерял целую гостиницу!
– Ей все равно требовалось обновление.
– Почему я вижу только одним глазом? – Виктор трогал повязку на левом глазу.
– Глаз цел. Но вот шрам там на пол лица, и бровь спалило.
– Нет! Только не мое лицо!
– Не сверкать тебе больше мордашкой в глянцевых журналах.
– Я лишился Башни, – пораженчески вздохнул Виктор.
– И брови, – Эрик причмокнул ложкой во рту.
– А что с остальными?
Эрик отложил свой скудный завтрак, который своровал у Виктора, и ответил: