Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Хорош генератор, — подумал Юра. — Не то что наша кустарщина!»
— Высокой частотой занимаетесь? — спросил он как бы между прочим.
— Одна из наших побочных тем, — ответил Опрятин и внимательно посмотрел на Юру. — А почему вас интересует высокая частота?
— Да нет, просто так…
Тут в лабораторию вошел рослый мужчина в синей спецовке, в котором Юра с удивлением узнал Вову Бугрова.
— Товарищ Бенедиктов, — сказал Вова густым, хрипловатым голосом, — получите корм для ваших рыбок.
Лохматый человек, сидевший возле лампового генератора, обернулся, кивнул, принял из Вовиных рук два бумажных пакета. Юра так и впился взглядом в его широкое лицо с припухшими веками.
— Здорово! — Вова направился к Юре, протягивая руку. — Ты чего у нас делаешь?
— Привет, дядя Вова…
Бенедиктов, поднявшись, высыпал из пакета в аквариум щепотку корму. Опрятин подошел к нему, они о чем-то заговорили.
— Ты разве здесь работаешь? — спросил Юра, все глядя на Бенедиктова.
— Лаборантом, — сказал Вова. — По науке пошел, понятно? Меня знаешь как уважают? Я тут кружок организовал, классической борьбы. Для научных работников, которые поздоровее. Хочешь, ходи на занятия.
— Слушай, дядя Вова, чем тут у вас Бенедиктов занимается? — понизив голос, спросил Юра.
— Бенедиктов? Научный работник он, по рыбной части. А еще я знаешь что делаю? — Вова расхвастался не на шутку. — Изобретаю, брат. Электросиломер делаю — во! — Он отогнул кверху большой палец.
Зарядив смолу, Юра кинулся к себе в институт. Он ворвался в лабораторию и заставил Николая оторваться от толстой подшивки трубных стандартов.
— Колька, новости есть!
Глотая в спешке слова, он рассказал о встрече с Бенедиктовым, и о ламповом генераторе, и о Вове.
— Высокая частота — и рыбы? — Николай провел ладонью по крутому лбу. — Непонятно. Опрятин ведь уровнем моря занимается…
— Вот бы спросить у этого Бенедиктова про ящички!
— Так он тебе и скажет!
— Не скажет, — согласился Юра. — Зело мрачный у него вид. Ну, я пошел. Пал Степанов ждет.
— Иди, иди, смолокур несчастный!..
— А ты? Знаешь, кто ты такой? Дикий кот.
— Почему? — удивился Николай.
— Есть такой тип ученых — дикие коты. Которые рассчитывают на случайность.
— Ладно, ладно, иди, — сердито сказал Николай. — Нахватался у Колтухова словечек!..
К Юре действительно быстро прилипали разные словечки. После знакомства с рукописью Матвеева он стал кстати и некстати вворачивать в свою речь старославянские словечки — все эти «зело», «сиречь» и «дондеже». С его легкой руки они разлетелись по институту. Теперь институтская молодежь называла чертежи не иначе, как «грунт-рисы» и «зейгер-рисы», а масштаб — «мачтапом».
Кроме того, Юра увлекся индийской гимнастикой фиксированных поз — «хатха-йога». Он донимал двух молодых инженеров из Бомбея, проходивших в институте практику, просьбами продемонстрировать «четыре дыхания» и был очень удивлен тем, что индийцы оказались малосведущими по этой части.
Он раздобыл затрепанную книгу индийского йога Рамачарака, изданную в 1910 году в Санкт-Петербурге. Книга пошла по рукам вместе с копиями, снятыми Юрой с фотографий в журнале «Физкультура и спорт», где изображались позы «хатха-йога». Многие увлеклись этой необычной гимнастикой. Но пока один только Юра освоил позу сидящего Будды — «лотос» или, иначе, «падмасану», из которой он, опрокинувшись назад, упершись в пол теменем и держась руками за ступни скрещенных ног, переходил в великолепную «матсиасану».
А в последнее время Юру будто подменили. Он стал Удивительно тихим и молчаливым. Он избегал разговоров и совершенно перестал улыбаться. Не подходил к телефону, когда его вызывала Валя, обеспокоенная затянувшейся размолвкой. Даже с Николаем он почти не разговаривал, а на вопросы отвечал междометиями или кивками.
Вернувшись после доклада в институт, Николай принялся изучать профили дна и сведения о грунтах порученного ему участка.
Звонок возвестил о перерыве. Лаборатория опустела. Но Николай не поднялся из-за стола. Он задумчиво рисовал какие-то завитки и кудряшки. Потом отрезал от края ватмана узкую полоску. Один конец ее прижал к столу, перекрутил второй на полоборота и склеил концы вместе.
Долго смотрел он на получившееся продолговатое звено с перекрученной стороной и думал.
Потом, взяв карандаш, Николай повел черту вдоль звена, пока черта не замкнулась. Она обошла обе стороны бумажной полоски, хотя карандаш не отрывался и ни разу не пересек ее ребро. Это бумажное звено было моделью математического парадокса, известного под названием «поверхность Мебиуса». С математической точки зрения, такое звено не имело толщины, а его поверхность не делилась на наружную и внутреннюю. Это была поверхность — и только поверхность. Окно в область Неведомого, открытое математикой.
Если б Николай не перекрутил полоску, то получилось бы простое звено — вроде тех, которые клеят для елочных украшений. Оно имело бы внутреннюю и внешнюю поверхности, разъединенные толщиной бумаги.
Николай сделал второе звено с закруткой в ту же сторону, попробовал вложить его в первое. Это оказалось невозможным: ведь, вкладывая одно звено в другое, подобное, мы обращаем внутреннюю поверхность одного звена к внешней поверхности другого. Но если оба звена не имеют ни внешней, ни внутренней поверхности, то как их совместить?
Он взял ножницы и разрезал звено вдоль, но оно не распалось на два узких звена, как можно было ожидать, а просто стало вдвое длиннее, но зато потеряло «одноповерхностные» свойства. Николай еще раз разрезал кольцо вдоль — теперь оно разделилось, но оба получившихся звена оказались продетыми друг в друга.
Бросив звенья, Николай подпер голову руками.
А что, если сделать такую «сукрутину»? Взять медную трубку прямоугольного сечения, нагреть ее, перекрутить на полоборота… А дальше? Включить в выходной контур генератора?
Николай встал. Где Юрка? Куда он делся?
Раньше Юра перед звонком на перерыв обычно вытаскивал бутылку кефира и торжественно объявлял: «Время звенеть бокалами». А теперь — просто исчезает.
Николай отправился на поиски.
В коридоре трое молодых техников разбирали хаггардовскую «Дочь Монтесумы».
— «Драв суорд, ю дог», — монотонно читал один из них. — Значит, э-э… «тащите меч, вы собака…»
— Зачем так буквально? — остановился возле них Николай. — Надо по смыслу: «Защищайся, собака!» Вы Костюкова не видели?
— На этом этаже — нет, — ответили ему. — Мы были и в австерии и в кружале.
Значит, в столовую и буфет можно не заглядывать.
Николай поднялся этажом выше и вошел в бильярдную.