– Суп из акульих плавников. Фирменный салат с морепродуктами… – говорил официант, не глядя на Тельму, с вежливой улыбкой, которая Тельму не обманула. Она чувствовала эмоции остро, пожалуй, острее обычного. Но только официанта.

Почему так?

Гаррет носит амулет? Это логично. Сенаторам нужна защита, в том числе от ментального воздействия. Но амулет Тельма засекла бы…

– …филе трески на гриле с овощами… и на десерт…

– Хорошо. – Тельма робко улыбнулась.

Скромным служащим полиции не полагается переборчивость, и Гаррет милостиво кивнул, отпуская официанта.

– Здесь, наверху, и дышится иначе. Я люблю смотреть на город, представлять себе, что он живой. Это странно, должно быть?

– Не знаю, – честно ответила Тельма.

И вновь появилось это алогичное чувство – желание не столько угодить, сколько удержать внимание мужчины, сидящего рядом. А он говорил… что-то такое говорил… кажется, о городе, о себе… рассказывал какие-то истории, несомненно, забавные. И Тельма, удивляясь самой себе, хохотала. Вполне искренне, хотя ей казалось, она давно уже разучилась смеяться.

Принесли суп, тот самый из плавников акулы.

И салат.

И горячее. Гаррет ел мясо, причем едва-едва тронутое огнем. Надо же, а десять лет тому он предпочитал выжаренные стейки.

– …и вот так я живу, – Гаррет промокнул губы салфеткой. – А вы… вы ведь из летнего выпуска, верно? Сестра писала о вас…

…кто бы сомневался.

– …очень хвалила. И я еще подумал, что моему непутевому брату наконец повезло…

– Почему непутевому?

Это слово как-то категорично не подходило Мэйнфорду. Непутевый…

– Не знаю… как-то вот с детства повелось. Он всегда был немного странным. Это очень беспокоило нашу маму. Огорчало ее.

Тельма сочувственно покачала головой.

А Гаррет вдруг чуть подался вперед. Локти его уперлись в столешницу. Пальцы переплелись. Взгляд сделался… нет, не колючим, скорее туманным, поплыли зрачки, и Тельма поняла, что не способна отвести глаз.

Что ей хочется смотреть в этот туман.

Любоваться им.

Слушать его голос. Она сжала вилку так, что серебряный край впился в ладонь. Это отрезвило. Но… странно. Чтецы априори устойчивы к ментальному воздействию. Естественный иммунитет, оборотная сторона силы. А здесь…

– …потом случилась крайне неприятная история. Мэйнфорду нужна была госпитализация, но дед воспротивился. Он был весьма… специфическим человеком… резким, несправедливым…

Гаррет не ментал.

Не может быть менталом, поскольку все они стоят на учете. Или это правило придумано для тех, за кем не стоит стена из родовитых предков и серебряных талеров?

Тельма моргнула.

Старый фокус. Песчинка в глазу. И этой песчинки довольно, чтобы ослабить давление, а заодно уж оценить собственную защиту.

Внешний слой ауры остался нетронут. А вот глубже… нет, эти изменения выглядели вполне естественными… для влюбленной женщины. Усиление эмоциональной составляющей. И физиологический сдвиг. Учащение сердцебиения. Дыхание поверхностное. Давление нарастает. И не только давление.

Тельма плавилась от желания.

И это было более чем странно.

Нет, ей случалось заниматься сексом. И не только с престарелым архивариусом, позже, любопытства ради – ей хотелось понять эту сторону человеческой физиологии – она находила других партнеров. Но все три раза испытывала лишь любопытство. Поначалу. После любопытство переходило в разочарование.

Ничего-то в этом не было.

Возня на простынях.

Пыхтение. И максимум – физическая усталость. А здесь вдруг отчаянно захотелось вцепиться в Гаррета. Содрать пиджак. И рубашку, и укусить его за шею.

Тельма провела языком по зубам, убеждаясь, что клыки у нее не выросли. А после спокойно желание подавила. Временно. Не хватало и вправду с этим уродом в постели оказаться. Потом, позже, если само не пройдет, Тельма подыщет себе кого-нибудь.

– Теперь вы понимаете мое… беспокойство?

– Д-да, – Тельма облизала пересохшие губы.

Желание не ушло, нет, оно затаилось.

И близость Гаррета, который как-то умудрился оказаться слишком близко – дубовый стол не та преграда, которую невозможно одолеть, – волновала. Тельма остро ощущала запах его туалетной воды, терпкий, морской. И собственный, Гаррета, с легкою нотой кислоты. И снова почти тонула в его глазах.

– Замечательно. – Он говорил почти шепотом, и Тельме приходилось наклоняться, чтобы не упустить ни слова. – Это ведь так важно… найти человека, который тебя понимает.

Он говорил с придыханием. И трогал галстук, будто обещая, что как только они останутся наедине – упасите Боги от этакого счастья – Гаррет избавится от этой ненужной части туалета. А после и рубашку снимет… или позволит Тельме…

Она вцепилась в треклятую вилку, всерьез раздумывая над тем, чтобы воткнуть ее себе в бедро.

Или Гаррету в руку.

В ту самую руку, которую он протянул, бережно накрыв ее ладонь.

– Вы так напряжены… вам жарко?

Если он предложит раздеться, то Тельма, возможно, и разденется. Прямо здесь, а потом ляжет на треклятый стол и раздвинет ноги. Отменный десерт получится.

Об этом подумалось с неожиданным цинизмом. И дышать стало легче.

Сердечный ритм выровнялся. И кажется, вовсе не потому, что Тельма сама справилась. Нет, ему не нужна была она, сошедшая с ума от внезапной страсти. И секс с нею он рассматривал скорее как необходимость. Теперь Тельма чувствовала истинное отношение.

Все верно.

Видишь ты, видят тебя.

Первое правило. И единственное, которое имеет значение.

Она втянула воздух, холодный, но не настолько, чтобы наваждение схлынуло. Ничего, чем бы ни была магия Гаррета, она подчинялась общему закону. И он, пытаясь повлиять на Тельму, приоткрылся сам. Всего лишь малость, но и ее хватило.

…раздражение.

…скука. Сколько было их, влюбленных девиц, готовых на все ради еще одной встречи. И порой Гаррет снисходил. Ему нравился восторг в их глазах. И безумное желание угодить.

…разочарование. Чтица была некрасива. Чересчур высока. Костлява. И фигурой обладала мужеподобной. Гаррет предпочитал женщин иного типа.

…в постели все они одинаковы. И может статься, эта мокрая мышь проявит себя. Гаррет даст ей шанс. Несколько шансов, ибо этому роману суждено продлиться месяц или два. А потом… потом все изменится.

…главное не переборщить. Сегодня девица должна уйти. Это ее раззадорит. И заставит сомневаться. Ждать. А сомнения и ожидания породят страх, с ним – и желание новой встречи. Неудовлетворенность, нарастающая день ото дня, поможет ей решиться.