Надо бы перечитать Борхеса. И Трумэна Капоте заодно.

– Как называется? «Conception Jeronima.13».

– Да… симпатичное название. А я вот не езжу в горы…

– Когда любовь тебя покидает?

– Да. Расслабляюсь совсем по-другому.

– Чашка. – Пора бы и Сардику явить ангелу своюпроницательность. – Платок. Пена для ванн.

– Точно.

– Купальник.

– Точно.

– Ароматические палочки…

– Точно. Пачули и мускус.

– Фотик.

– Точно.

– Как тебе удается справляться с рамками?

– А как тебе удается рисовать картины?

– Не знаю. Это дар… – Сардика вдруг осенило. – Утебя тоже дар. Я прав?

– Что-то вроде того.

– А еще у тебя в рюкзаке лежит книга, котораяназывается «Непостижимый Жан Кокто».

– Сейчас проверим.

Ёлка запустила руку в рюкзак и достала книгу – тонкую инарядную, в глянцевой, абсолютно несоответствующей глубокомысленному названиюобложке.

– Ты прав, – торжественно произнесла она. –Жан Кокто. Непостижимый. Хочешь, погадаем?

– Каким образом?

– Называешь страницу и строчку.

– И что?

– Я ее читаю.

– И что?

– Узнаем, что произойдет.

– Когда?

– Когда-нибудь. Сейчас. Сегодня. Завтра. Через год.

– С кем?

– С тобой. Со мной. С нами. С кем-нибудь еще…

Говоря все это, ангел снова свернул тончайшую самокрутку изтемно-коричневой бумаги и вопросительно посмотрел на Сардика:

– Хочешь?

– Нет, спасибо. Я готов назвать.

Жан Кокто – мудрец и курильщик опиума. Сардик знает об этом– неизвестно откуда, но знает. Никто из его знакомых не оставлял книги Кокто накухне или в туалете – с заложенными спичками или упаковками от презервативовстраницами. Даже разговоров о Кокто не велось; о ком угодно, но только не онем. Жан Кокто умер еще раньше, чем Борхес. У Борхеса была мать, а у Жана Кокто– Жан Маре. И опиум. Следует ли ожидать от курильщика опиума откровений в стилеГаро? Сладковатый дым самокрутки пьянит Сардика, и ему кажется, что двапророчества задень – явный перебор.

– …Я готов назвать. Страница 143. Тринадцатая строчка…снизу.

Ёлка перелистала страницы, нашла нужную и с выражениемпрочла:

– «Прощайте, моряки, наивные обожатели ветров».

– Я не моряк, – быстро сказал Сардик.

– Я знаю. Ты художник и составитель ребусов. Бедныеморяки…

– Да уж. Не повезло им.

– Зато ты хорошо готовишь какао. Предложение насчеткакао еще в силе?..

* * *

… – Как его зовут? – спросила Ёлка.

– Альбрехт. Я ему уже черт знает сколько дозваниваюсь –никакого результата.

– Ты неправильно набираешь номер. – Совершенноневозможно понять, шутит она или говорит серьезно.

– Что значит – неправильно?

– Такие ленивые и необязательные номера нужно загонятьв угол. А для этого в любом телефоне существует специальные кнопки. Нужнотолько знать, какие именно.

– Какие?

– Не скажу.

Она все-таки шутит.

– Давай наберем твоего Альбрехта – тогда увидишь что яправа.

– Хорошо.

Сардик передал ангелу свой мобильник, прикрыл глаза и сталнадиктовывать цифры: за время охоты на немца он выучил их наизусть.

– Готово! – сказала Ёлка и, приложив трубку к уху,махнула Сардику рукой: «Скройся!»

Он послушно вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. Можноотправиться на кухню, где много чего есть: канистра с оливковым маслом,оставшаяся от тенор-саксофона Мчедлидзе, пакет с одноразовой посудой,оставшийся от Женьки; сломанный гриль (память о байкере Леопольдыче),неработающая микроволновка (память о любителе горячих бутербродов ИванеБабкине). Прессованные мезозойские залежи приправ – каждая из любовниц Ужасчитала своим долгом завалить дом приправами. Галка-Соловей – смесью перцев:черного, белого и кайенского. Машка-Каланча – эстрагоном и сухим укропом,Верка-Герпес – бадьяном и уксусной эссенцией. И только Анька-Амареттоограничилась пакетиком специй для приготовления глинтвейна. Стариннаякофемолка, щипцы для колки сахара, щипцы для колки орехов, две ступки спестиками (побольше и поменьше) – вклад самого Сардика. Помимо чистоутилитарных целей они служат реквизитом для натюрмортов. Есть еще связка лука,связка чеснока и две несъедобные тыквы-горлянки.

Одну из них когда-то принесла Шурик.

На кухне много всего, нет только какао.

Сардик дал себе слово, что намекнет на отсутствие какао,когда они выйдут из метро на Петроградке. Но они не поехали на метро, и непоехали на наземном транспорте, и даже(невзирая надень, который становился всечудеснее) не пошли пешком. Сардик немного замешкался, решая, какое количестводенег оставить на чай официанту, чтобы не выглядеть сквалыгой («бабы большевсего не любят жадных мужиков» – и такая истина имелась в цитатникеАньки-Амаретто). Недоделанному гарсону хватило бы и десяти рублей, а Сардикоставил целых тридцать. Жаль только, что ангел так и не увидел этого широкогожеста. Он упорхнул раньше, чем Сардик расстался с тридцаткой.

Но пугаться не стоило – и косичка, и стриженый затылокникуда не исчезли. Они просто переместились на стоянку у Перинных рядов. Сардики глазом моргнуть не успел, как Ёлка открыла водительскую дверцу какой-тоиномарки и села за руль. Она ни разу не обернулась и не посигналила, а когдаСардик прогулочным шагом приблизился к машине, опустила стекло и негромкимголосом сказала:

– Ты что копаешься? Давай быстрее.

Сардик плюхнулся на пассажирское сиденье, чувствуя себясамым счастливым человеком на свете: у его ангела есть персональное авто, а этодорогого стоит!

Из всех его знакомых личным транспортом владел только байкерЛеопольдыч. Он даже несколько раз катал Сардика на своей, затюнингованной посамые гланды, «Хонде», но это не шло ни в какое сравнение с ангельской тачкой.

Сардик сидел в роскошном салоне с видом зоотехника,попавшего на нобелевский банкет. И с немым благоговением разглядывал приборнуюпанель, и огромное количество кнопок с малопонятными символами, и фигурку,висящую на лобовом стекле: мультяшная диснеевская мамзелька с чернымиприлизанными волосами на прямой пробор и коровьими глазами в пол-лица.