Когда его лишили лицензии, Шеффилд возвратился к нормальному эмоциональному состоянию. И заткнулся, помня о том, что суровая мамаша Природа окровавленным клыком, или зубом, всегда доставала всякого, кто смел ее игнорировать или противиться ее приказам, ему не нужно было вмешиваться.

Тогда он переехал в другое место, снова изменил имя и стал готовиться оставить планету – и тут Ормузд поразила эпидемия. Он пожал плечами и вернулся к работе; положение дел оказалось таково, что были рады и медику, лишенному лицензии. Через два года, в течение которых погибло четверть миллиарда человек, ему предложили вернуть документы – за отличное поведение.

Он объяснил им, куда они могут засунуть свою лицензию, и улетел с планеты, когда это стало возможным – через одиннадцать лет. Во время этой паузы он стал профессиональным шулером, полагая, что лучшей работы, чтобы скопить необходимые средства, ему не найти.

Извини, Минерва, я говорил о «зеркальных близнецах». Итак, когда глупая девчонка отключилась, я вновь вспомнил свои привычки сельского доктора и повивальной бабки и всю ночь размышлял о ней, ее брате и ребенке, который мог появиться на свет… если я этому не воспрепятствую. Дабы понять, что следует делать, мне пришлось восстановить то, что уже произошло, и представить себе то, что еще может случиться. Не имея конкретной информации, приходилось прибегать к старому правилу относительно того, где искать пропавшего мула.

Сначала мне пришлось восстановить ход мыслей работорговца. Человек, продающий рабов с аукциона, – негодяй, но он не станет рисковать, ввязываясь в историю, в результате которой сам может оказаться в рабах, а то и в покойниках – ибо на Благословенной человека, подрывающего авторитет епископа, ничто иное не ожидало. Следовательно, негодяй сам верил своим словам.

А раз так, я попытался выяснить, почему этому торговцу было велено продать эту пару, стараясь при этом стать на место ученого-священника, занятого экспериментами над людьми. Не стоит даже думать о том, что дети могли оказаться обыкновенными близнецами, – такую пару незачем подбирать для обмана. Отбросим и возможность того, что они могли оказаться не связанными никаким родством, – тогда получается обычное размножение. Конечно-конечно, любая женщина способна родить урода, и плохая мутация может проявиться в любом генетически чистом браке – тогда смышленая повитуха может и не шлепать новорожденного, пробуждая в нем жизнь, – и многие так и делают.

Поэтому я ограничился третьей гипотезой: передо мной комплементарные диплоиды, полученные от одних и тех же родителей. Что сделал бы экспериментатор? А что делать мне?

Я бы воспользовался только самым лучшим материалом, который сумел бы найти, и не начинал бы экспериментов, не имея генетически «чистых» родителей, которых нужно было обследовать самым тщательным образом, что было вполне возможно в том столетии на Благословенной.

При конкретном расположении гена и равной возможности успеха и неудачи в распределении Менделя 25-50-25 подобное предварительное обследование может исключить двадцатипятипроцентную вероятность усиления плохого рецессива и оставить на уровне родительского поколения – отцов и матерей потенциальных «Джо» и «Ллит» – вероятность неблагополучного исхода в одну треть и удачи в две трети.

Теперь начинаю сопоставлять своих «зеркальных близнецов» в понимании такой персоны, как священник-экспериментатор. Что выходит? Если определить минимальное число гамет, необходимых для осуществления этого распределения в одну треть и две трети, получим по восемнадцать возможных «Джо» и «Ллит», но среди и женского, и мужского пола будет по два плохих образца, у которых отрицательные факторы наследственности усилятся и зигота окажется дефективной; экспериментатор устраняет их – а может быть, это и не потребуется, если мутация окажется летальной.

Благодаря этому мы повышаем шансы Ллиты на здорового ребенка на 8 и 1/3 процента, то есть всего на 25 %. Я приободрился. Если учесть, что я не из тех повитух, которые остановят мать, собравшуюся хлопнуть по попе урода, ситуация сделалась более выгодной.

Но все вышесказанное говорит о том, что скверные гены в основном будут устраняться в каждом поколении, причем самые опасные – в первую очередь, те, что опасны в утробе матери, – на сто процентов, а благоприятные гены будут сохраняться. Но мы знали – и это применимо к обычному размножению, и еще строже – к инбридингу, хотя среди людей последний не поощряется, поскольку повышает шансы на появление дефективного потомства, – что существует риск, которого я и опасался в случае с Ллитой. Каждый хочет, чтобы генофонд человечества очищался, но никто не желает, чтобы все эти трагические аспекты имели место в его собственной семье. Минерва, я начал считать этих ребят членами своей семьи.

Но я все еще ничего не выяснил относительно «зеркальных близнецов».

Я решил определить реальную вероятность появления действительно плохих рецессивов. Для действительно скверного гена пятьдесят на пятьдесят – это много. Отбор происходит резко, возможность его появления уменьшается с каждым последующим поколением. Наконец вероятность появления конкретного плохого гена становится очень низкой, и усиление его при оплодотворении оказывается маловероятным событием, описываемым квадратом вероятности выпадения этого гена; например, если данный ген несет один из сотен гаплоидов, усилиться он сможет лишь в одном оплодотворении из десяти тысяч. Я говорю здесь об общем генофонде, в данном случае это как минимум две сотни взрослых зигот, женских и мужских; случайное размножение в таком обществе может свести вместе отрицательные гены лишь в результате стечения обстоятельств – счастливого или несчастливого, зависит от того, как вы на это смотрите: с точки зрения очистки генофонда или подходите к делу индивидуально, с точки зрения личной человеческой трагедии.

Я подходил очень индивидуально, мне хотелось, чтобы у Ллиты родился здоровый ребенок.

Минерва, я уверен, что ты уже сообразила – цифры 25-50-25 представляют собой самый неудачный случай инбридинга, который может произойти лишь в половине случаев при линейном размножении, в четверти – между потомками; в обоих случаях за счет редукции хромосом при мейозе. Всякий селекционер регулярно прибегает к этой крайней мере, выбраковывает дефективных и заканчивает здоровой стабильной породой. У меня есть одно подозрение: что подобная выбраковка после инбридинга иногда проводилась среди членов королевских дворов на старой Земле, но реже, чем следует, и не столь радикально. Монархизм мог бы выжить – если бы к королям и королевам относились, как к скаковым лошадям… увы, этого никогда не было. Напротив, их считали благополучными, и принцам, которых надлежало выбраковывать, позволяли размножаться, как кроликам… этим слабоумным, дебилам – называй как хочешь. Когда я был мальчишкой, «королевский» способ размножения считался уже неприемлемым.

Капитан Шеффилд исследовал нижний предел вероятности появления плохого гена. Предположил, что в генофонде, породившем родителей Джо и Ллиты, существует летальный ген. Будучи смертоносным во взрослой зиготе, он может существовать лишь ослабленным своим безопасным двойником. Предположим, что в зиготе таких пять процентов – этого слишком много для летального гена, но поди проверь. Какая же тенденция теперь обнаружится?