– Проверенного тоже возьму. – Это я прямо сейчас решил, просто для того, чтобы можно было составить тройку при высадке, если пойдем что-то разведывать, или был кто-то, кого можно оставить в помощь Марку вертолет охранять.

* * *

За ночь никаких чрезвычайных происшествий не случилось. Пару раз видели группы мутантов в тепловизоры, но те держались поодаль, так что даже стрельбы не было. Ну и я запретил стрелять без крайней нужды, пусть личный состав отдыхает, дел еще много. Ночь прошла в уже привычной жаре и духоте, с криками каких-то птиц и отчаянной трескотней цикад, а с рассветом накатил туман – влажно здесь все же.

Объявили подъем и завтрак, люди уже заметно расслабились – вроде как в крепости себя ощутили. Вообще рано расслабляться, дело еще не сделано, неконструктивно это, поэтому наставил задач всем подряд, вызвал Оборакумо и Рика, вспомнив умение того лихо спускаться по веревке – вдруг пригодится?

Быстро собрались. Тащили на себе все, с чем сюда прибыли, к тому же я вытащил из арсенала винтовку «М16А4», поставил на нее «аког», пристрелял с крыши. И ее вместе с двумя большими пластиковыми упаковками патронов прихватил с собой в вертолет, поручив ее нести Оборакумо. Пусть будет на всякий случай, не на себе же несем.

Марк уже расположился в пилотском кресле, мне жестом указал на соседнее. Вообще-то в нем второй пилот должен сидеть, но второго нет, а кресло куда удобней, но мне не хотелось снимать рюкзак, так что я отказался и полез с остальными в десант, привычно усевшись у сдвижной двери. Еще и сесть не успели, как Марк начал щелкать переключателями, за обитой похожей на ватное одеяло звукоизоляцией стеной заработал двигатель, две широкие и длинные лопасти начали раскручиваться. Из-за этих лопастей, кстати, насколько я узнал, эти «Хьюи» не влезают туда, куда садятся вертушки даже побольше. Но, наверное, есть смысл в сохранении такой конструкции, которая еще со вьетнамской войны жива.

– Давай сначала по второму маршруту, – сказал я. – На Юнион и так далее.

– Как скажешь, мне все равно, – протянул Марк, погруженный в свои пилотские обязанности.

Затем земля быстро пошла вниз, появилось знакомое ощущение поднимающегося лифта, а машина, выписав довольно сложный пируэт, которым Марк, похоже, просто выпендрился, сразу легла на курс.

Все те же двести метров, чтобы и видеть далеко, и наблюдать детально. Маршрут чуть больше чем на двести семьдесят миль, так что есть резерв топлива на то, чтобы где-то зависнуть, и даже сесть, и даже взлететь, а потом обратно вернуться с запасом. Ну и полет часа на три выйдет, примерно.

Южная Каролина – смесь густых смешанных лесов, обработанных, но уже зарастающих полей, много воды. Все это внизу лоскутками, густые лохматые ковры маленьких лесочков, угольники полей, серые узкие ленты дорог. Даже ветер, который сейчас врывается в открытую кабину вертолета, все равно какой-то душный, что ли. Я помню, как ехал когда-то по широкому шоссе через пустыню, и температура воздуха была где-то за сорок. И то странное ощущение, когда встречный ветер вовсе не освежает и охлаждает, а скорее обжигает, как из приоткрытой сауны тянет. А вот здесь вроде ветер и не горячий, но какой-то такой… как из турецкой бани, наверное.

А вообще ловлю себя на мысли, что уже много лет не попадал в холода, всегда в жаре, разве что зимой в Испании случались такие морозы, что приходилось гулять аж в свитере. Привык уже. Раньше жару тяжело переносил, а теперь страшно куда-то в холод попасть, небось сразу закоченею. Но так выходит, что попасть в холода мне уже и не грозит вроде бы, что, по большому счету, радует.

Пока никакой активности внизу, но это объяснимо. Выжившие из восточной части штата уже добрались до нас в полном составе, если мы сами их не вывезли. Есть, правда, несколько небольших людских анклавов, которые ни эвакуироваться не захотели, ни пробиваться к нам, но это уже их личное дело, вольному воля. Пока они нам никаких помех не создают, мы к ним тоже лезть не будем. Это свободная страна, даже сейчас.

– Оборакумо, а ты где жил раньше?

– В Йорке. – Он кивнул в сторону двери. – Это рядом, двенадцать миль от Рок-Хилла. Местный.

– А к нам как попал?

Национальную гвардию в большинстве штатов не призывали, пока эпидемия была, хватало сил полиции и береговой охраны, а когда началось все – было уже поздно. Поэтому и арсеналы укомплектованы, поэтому мы по ним и шарим.

– На грузовике. – Оборакумо пожал плечами. – У нас с мамой был угловой магазин на Конгресс-стрит, а она жила над ним. В ее квартире мы и прятались, таскали туда продукты через дыру в полу… или потолке. Потом услышали передачу, сели в грузовик и доехали до Чарлстона. Правда, в грузовик пришлось пробиваться, я почти весь запас патронов к «моссбергу» истратил.

– Но прорвался, это главное.

– Это верно, сэр.

Он так и сказал momma, то есть именно «мама». Это очень по-местному и очень по-черному. Momma ain’t raising no pussies. Вроде фраза простая, но перевести ее на русский так, чтобы сохранился черный и захолустный акцент – не получится. А раз не получится, то и переводить незачем. В общем, Уилл у мамы молодец.

– Без приключений?

– Пару раз пришлось убегать, но нас не догнали. Страшнее всего было в самом Чарлстоне, никак не могли найти улицу без заторов, но потом нас с вертолета заметили.

– Мама тоже на Салливане?

– Да, она там учит огороды высаживать.

– А ты в охране?

– В охране и тренирую футбольную команду. – Он усмехнулся.

А вообще он на футболиста вполне тянет. На того, что в американский футбол играет, не в европейский, который здесь зовут soccer. На защитника, именно в защиту таких ребят ставят, которые как тумбы – не обежать и не свалить. Поджирел он, я думаю, но все равно жуть какой здоровенный.

– Играл раньше?

– Получил стипендию в университете в Коламбии, играл за них, потом пригласили в Лигу, поиграл здесь, поиграл там пару лет, потом получил травму, и все закончилось. Вернулся в Йорк и помогал маме с магазином.

– Не женился? Дети?

– Нет, босс, не было еще никого. Папаша от нас давно свалил, но жил неподалеку. И прививку сделал. Когда сдвинулся – прибежал почему-то к нам, вспомнил о нас, что ли? И мама ему башку снесла из дробовика. Да, смешно, но дробовик остался от него, он его сперва забыл, а потом как-то вернулся за ним, но мама сказала, что продала.

– То есть пригодился? – усмехнулся я.

– Можно и так, сэр, – кивнул Оборакумо. – Папаша хотел изойти на обезьянье дерьмо[17], но я тогда уже в два раза больше, чем он, был, так что он ушел и больше не приходил.

– До последнего раза.

– Верно, до последнего раза.

– Много в городе выжило?