Колчин чудом избежал фатального знакомства. Он повалился на землю, перекатился в низкой траве. Потом — плашмя, опираясь попеременно на руки-ноги и корпус, — сменил позицию, оказавшись под защитой кустов.

После выстрела прошли короткие мгновения. Хотя зрительный поединок со снайпером длился долго, очень долго, то время наглядно показывало, что может менять свои качества. Когда капитан затаился, перед ним упал сбитый пулей мелкий, невесомый цвет марены. Невольно глянул назад, откуда пришел. Это был единственный путь к отступлению.

Выстрел снайпера показал капитану, что за него взялись всерьез. Пока это предупреждение — невозможно представить, что стрелок промахнулся со ста пятидесяти — двухсот метров, держа в руках такой мощный инструмент, как британский «suppressed». Возможно, дальше последует что-то вроде призыва к переговорам. Но Колчин изначально отказался от них. Он держал в голове диверсионную группу, которая сбила два вертолета и хладнокровно добила раненых из огнестрельного оружия. Климовский экипаж — ее аналог. Что для них один человек, когда они валят пачками.

Маскируясь кустами, он пополз обратно. Когда достиг тропы, побежал в полный рост. И вдруг остановился: до него донесся отчетливый выкрик:

— Беги, капитан!

И его перекрыла череда звуков лязгающего затвора «вала». Как таковой автоматной очереди Олег не услышал. Пули прошли высоко над головой. Что также расшифровывалось как предупреждение, но иного свойства.

«Бережной...» — моментально определился Колчин. Больше никто из команды Клима его предупредить не мог.

Снова со стороны обстрела раздался крик. На сей раз невнятный, приглушенный...

Олег сделал один шаг назад, второй... Остановился. Теперь Бережному уже ничем не поможешь.

Вряд ли капитану полегчало от того, что среди тех, кто шел за ним по пятам, не было Алексея. Вряд ли их больше двух человек. Но оба они — серьезные противники. Они уже пролили кровь.

Капитан попал в ловушку, расставленную им же самим. Куда бы он ни ступил, везде натыкался на силки. Впору останавливаться и ждать конца. Но человек устроен так, что борется до последнего, бежит, пока хватает сил, потом ползет...

И он побежал навстречу Алексею Бережному, оставляя его образ позади.

* * *

Бережной вымотался. Его забег, начавшийся еще вчера вечером, только считался таковым. Попадались такие места, где не пройдет и десятиборец. Там Земля, проваливаясь по плечи, еле передвигал ногами. Скакал с кочки на кочку, падал, вставал и снова шел. Не понимал, откуда берутся силы. Подстегивал себя с двух сторон: успеть, догнать, опередить.

Успеваю...

Он уже бросил всматриваться в следы. И так понятно, что капитан идет к протоке, за которой ему откроется едва ли не прямой выход к морю.

С рассветом — около пяти, когда всполошились славки, — Бережной снова увидел следы, но более четкие и определил их давность в пятнадцать-двадцать минут. Капитан прошел по низкой траве, заступил на мох, свернув к кленовому подлеску — видимо, на короткую передышку. На таких участках следы становятся почти незаметными уже через час, а через три — помятая трава полностью выпрямляется.

Успеваю...

Опережая график, Земля бежал навстречу капитану.

Колчин вышел к топкой прогалине. На первый взгляд — плотный ковер травы. На самом деле — пружинящая болотная подстилка с булькающими промоинами и удушливым запахом метана. Передвигаться по ней можно лишь от одной чахлой березки к другой. Длинными расчетливыми прыжками. Не рассчитаешь — уйдешь с головой в трясину.

Капитан успешно преодолел половину пути и жадно вглядывался в подлесок, где можно было перевести дух. Какие-то минуты прошли с тех пор, как он пер по этому болоту. До протоки оставалось совсем немного — он даже ощутил на лице ее прохладу, однако на чем свет утюжил Бережного. Мол, мы там такую тропу оставили... На «Бентли» можно ездить.

Если бы не этот разговор с Алексеем, то, возможно, Колчин выбрал бы другой путь. Вот сейчас, когда силы были на исходе, он мог твердо сказать себе, что пошел бы в обратном направлении, к железной дороге, которая проходила в двадцати пяти километрах западнее полевого лагеря. Даже представил себе место, куда мог выйти: безымянный полустанок и крутая насыпь, колосившаяся двухметровым коровяком. Он два или три раза проезжал мимо и все время держал в голове расположение полевого лагеря.

В Чечне Олег не убивал. В противном случае не смог бы исполнять обязанности психолога: потерял бы мотивацию. Наверняка знал, что убийство правдоподобно может описать лишь тот, кто не совершал этого преступления. Равно как и объяснить его. Достаточно представить себе судей-убийц, выносящих приговор убийце...

Одну за другой он оставлял за собой кочки и островки с корявыми березками, усыпанными их желтушными листьями. Но мог заметить под ногами нечто другое: свои сброшенные навыки психолога. Он ввязался в борьбу, которую мог либо объяснить, либо описать. Он был вынослив и силен, но оказался голым и невооруженным перед лицом действительности. Может быть, он был силен во главе группы или в качестве ее комиссара, но как отдельная единица оказался слаб и неподготовлен.

...Колчин замер, схватившись за пестрый березовый ствол, когда впереди услышал нарастающую трескотню сучьев под чьим-то скорым шагом. Его застали врасплох и в самом неподходящем месте. Даже укрыться негде. Разве что уйти с головой в булькающую топь. Он распластался на мокром бугорке и взял автомат на изготовку...

* * *

Алексей выругался. Звук выстрела долетел до него сухим щелчком сломанной ветки. Вряд ли он по звуку определил работу британской винтовки, просто остальное оружие было бесшумным.

Неужели опоздал?

Сердце и так переполнено кровью, да тут еще добавилось адреналина. Даже дышать стало невмоготу.

«Серьга, Серьга, — стонал Земля, задыхаясь. — Неужели ты смог?»

Тут же придумал утешение: стрелял охотник. Выстрел из охотничьего ружья слышен за три километра. Получалось, что стрелок находился дальше переправы.

Значит, успеваю...

Еще не все потеряно.

Алексей, лишь раз пробороздив эти места, запомнил их навсегда. Скоро откроется болото, а за ним — долгожданная протока. Чистая, как слеза младенца, пить можно. Но широкая, зараза! Если переплывать ее, то по-чапаевски: «Врешь, не возьмешь!»

Тьфу, тьфу, тьфу!

Бережной выругал себя за вынужденную остановку, за время которой, правда, потерял не больше двух минут. От бесконечного бега он натер промежность и ноги. Жалел о том, что не в кроссовках, а в казенных ботинках. Кожа у них мягкая, но что толку? Разувшись, он сморщился от вида огромных белесых волдырей. Спецназовец проткнул их кончиком ножа, спуская жидкость, вывернул носки и снова надел их. Заметно полегчало. Ногам. Для полного счастья не хватало пары гигиенических прокладок на одно место.