Среди них мелькали знакомые лица. У меня великолепная память на физиономии, и если я когда-нибудь встречал человека, пусть даже мельком, то все равно его образ откладывался где-то на задворках моего мозга. Вот с этим пареньком мы точно виделись в Университетской роще, он шел к главному корпусу с книжками под мышкой. А вот этот юноша учился в гимназии. А этот работал секретарем в окружном суде. Господи, сколько же среди них томичей!

– А ентот на белом коне – ихний енерал? – прошепелявил стоявший рядом беззубый дедок.

– Да будет тебе врать, сват! Больно молод для генерала! Ему поди и тридцати годков не будет. Генералы все старые, – возразила ему дородная мещанка.

Но дед сказал правду. Я узнал этого всадника. Его трудно было с кем-то спутать. Широкое открытое лицо, пшеничные усы, спадающая на глаза прядь густых русых волос. Это был Анатолий Полыхаев[119]. Я учился на юридическом факультете с его старшим братом Виктором. Мы с ним не очень-то дружили. Его отец командовал томским гарнизоном, и Виктор сторонился революционных кружков. Это потом, после окончания учебы, он уехал в Бийск и стал преподавать в тамошней гимназии. Тогда только всерьез занялся политикой. Вступил в партию кадетов, и его даже избрали депутатом Государственной думы. Анатолий же выбрал отцовскую стезю и поступил в военное училище. Ушел добровольцем на фронт, проявил там чудеса героизма, получил несколько Георгиевских крестов и стал подполковником. О его подвигах я читал в «Сибирской жизни» и там же видел его фото.

Так вот кто командует Сибирской армией! Он моложе меня лет на восемь.

Вечером в Общественном собрании городским головой был устроен банкет в честь освободителей. Ивана Иннокентьевича пригласили по телефону. А я напросился к нему в спутники. Уж больно мне хотелось из первых уст узнать, что творится в Сибири и России.

Но охранники в зал меня не пустили – как личность, не известную в общественных кругах Иркутска, а потому подозрительную. Вступился Золотов. Он представил меня как секретаря Григория Николаевича Потанина. На меня сразу посмотрели с уважением и даже посадили на видное место, рядом с воинами-освободителями.

За соседним столом кроме градоначальника сидели четверо. Из них я знал только одного – Анатолия Полыхаева. Мое внимание привлек чехословацкий офицер. Тоже молодой, одного с Полыхаевым возраста. У него было вытянутое бледное лицо, похожее на маску. И глаза – почти бесцветные. Если бы не две глубокие, упрямые складки по сторонам большого рта, то он, пожалуй, производил бы впечатление человека невзрачного и незаметного. Но они выдавали в нем волевую личность, а пустые глаза сразу напоминали расслабившегося хищника, чьи узкие зрачки боковым зрением выслеживают добычу. Этот господин мне сразу почему-то напомнил пороховую бочку, готовую взорваться в любой момент.

– Это Гайда[120]. Он главный у чехов, – подсказал мне Иван Иннокентьевич, который уже успел днем побывать на заседании городской думы и познакомиться с представителями новой власти.

– А тот молодой человек в штатском рядом с градоначальником – это Фомин[121], член Учредительного собрания от Енисейской губернии и представитель Сибирского правительства. Его сегодняшнее выступление в думе мне понравилось. Похоже, для демократов уроки большевиков не прошли даром. Они теперь согласны сотрудничать даже с цензовыми элементами, чтобы только не допустить возврата красной чумы.

Неожиданно тот, о ком мы говорили, встал и направился к нашему столу.

– Извините. Вы – Иван Иннокентьевич Золотев? – вежливо спросил он.

– Да, это я. А вы можете не представляться. Я знаю, кто вы такой.

– Тем лучше. Значит, я могу говорить напрямую? – Фомин вопросительно посмотрел в мою сторону.

– Извините, забыл представить. Пётр Афанасьевич Коршунов. Из Томска. В прошлом личный секретарь Муромского и Потанина. Он – свой человек, у меня нет от него секретов.

Я встал и поклонился в знак уважения. Лицо представителя вытянулось.

– Как, самого Муромского? Петра Васильевича? – переспросил он.

– Да. А он что-то натворил? – поинтересовался я.

– Нет. Что вы! Просто недавно министры Сибирского правительства, оказавшиеся в наличии в Западной Сибири, избрали его главой кабинета. Он теперь сибирский премьер-министр.

– А кто еще в этом кабинете? – спросил Иван Иннокентьевич.

– Крутовский, Петров, Петушинский[122]и Шаталов.