— Марта, — выдавила я, — хозяйка книжного магазина. Она скоро появится.

— А кто ты, думаешь, впустил меня сюда?

Антон Адамек достал колечко с ключами и закрутил его на пальце. Я узнала брелок с фигуркой единорога, крошечный фонарик и большую связку железных ключей для дверей подвала.

— Она бы никогда этого не сделала, — сказала я и попятилась. — Добровольно ни за что.

— Чаще всего люди делают то, что им говорят, достаточно снабдить их хорошей мотивацией.

— Что вы с ней сделали?

— Ничего такого, что пошло бы вразрез с ее желаниями. — Эта улыбка была мне слишком хорошо знакома. Та самая улыбка, с которой он садился в мою машину. Она вымораживала меня изнутри и будила фантазию на тему «я всажу в тебя нож и никогда в жизни не признаюсь в этом, если выберусь отсюда живой».

— Кто ты на самом деле?

Антон Адамек подбросил связку ключей в воздух и поймал ее снова. Потом повернулся и подошел к столу. Несмотря на появившуюся у меня фору в несколько секунд, я не смогла пошевелиться. Путь наружу был отрезан. Я превратилась в зайца, который дрожит под взглядом хищного зверя.

Он взял стул и уселся передо мной, широко расставив ноги.

— Надзор, — сказал он. — Можешь назвать это моей второй специальностью.

— Надзор за кем?

Я уселась на ступеньку, упершись взглядом в расщелину между его ног.

— За Яном Кахудой? Или Анной Джонс?

— Будет лучше называть ее фрау Анна Геллер, — поправил он. — Потому что ее старые друзья из Восточной Германии знают ее именно под этим именем. Курт Леманн, Удо Кёрнер, не говоря уж о ее бедном старом отце.

— Так вы и туда за мной последовали?

— Я не знал, что ты решишь совершить поездку.

— Но вы спрашивали обо мне в гостинице, там вам сказали, где я…

Я кое-как поднялась на ступеньку повыше не потому, что появился шанс на бегство, а чтобы на уровне моих глаз оказалась его грудная клетка вместо кое-чего другого.

Либор был единственным, кто знал, куда я направилась. А еще он знал, как уметь выжить и содержать гостиницу в любые времена. Держать глаза и уши открытыми, но ничего не слышать и не видеть. Все сходится. Мужчина в баре отеля «У озера», который так жаждал угостить меня пивом и которого, как мне показалось, я узнала на вокзале в Дрездене. К тому времени Антон Адамек уже выяснил, где я нахожусь, и отправил за мной человека, чтобы тот держал меня под наблюдением. Так что это вовсе не было игрой воображения, за мной действительно следили. Понимание этого факта разозлило меня куда больше, чем страх.

— Тогда какого черта вы позволили полиции обвинить Даниеля в том, чего он не совершал?

Антон Адамек помахал рукой потолку, словно здороваясь с миром наверху:

— Как вы думаете, чем живет здешний народ?

— Сказать по правде, не знаю.

— Промышленности почти никакой, шахты закрываются или продаются за рубеж. То, что прежде имело под собой твердую почву, нынче зависит от капризов туристов и произвола инвесторов.

Удар металла о металл. Звук будничного позвякивания ключей нарастал в подземной пустоте, где больше не было никаких других звуков. Ритм за неимением такта, песня, словно я полностью была в его руках. Поодаль, в другом конце помещения, я увидела полоску света из отверстия высоко наверху, куда поднимался дым от наших с Мартой косячков. До улицы метров тридцать или даже больше, да и то, возможно, там ни души.

— Никому не надо, чтобы сюда приезжали юристы из Лондона и начинали ворошить старье, угрожая всем судами. Подобные экземпляры заостряют внимание на том, на чем заострять не следует, разжигают застарелую ненависть. Я обязан был доложить, если эта женщина вдруг займется тем, что может иметь последствия.

— Последствия… — повторила я и напряглась всем телом, — чтобы потом прикончить ее и свалить всю вину на моего мужа.

После чего я прицелилась и пнула прямо перед собой, целясь ему в промежность. Антон Адамек застонал и выругался. Краем глаза я заметила, как под ним покачнулся стул, когда я рванула к отверстию, вопя что есть мочи. Возможно, каменный водосток усиливал мой крик, а может, наоборот, приглушал, не давая выбраться наружу.

Считаные секунды, после чего он оказался рядом. Одна рука схватила меня за горло, вторая зажала нос и рот.

— Успокойся, — прошипел он, пока я пыталась высвободиться и ухватить ртом воздух. — Моя работа — подчищать следы. Я ее не убивал.

Он слегка ослабил хватку, буквально на миллиметр, чтобы я только смогла вздохнуть, но по-прежнему держал меня крепко.

— Ты заткнешься, если я уберу руку?

Я кое-как кивнула. Если он хочет убить меня, то тогда почему до сих пор этого не сделал? Я сползла на пол, прислонилась спиной к стене и обхватила себя руками, пытаясь согреться.

Сидела и, не глядя на него, слушала его голос:

— Анна Джонс вышла из гостиницы посреди ночи, когда на улицах не было ни души. Мне приходилось держаться за ней на расстоянии, чтобы она меня не обнаружила, и я потерял ее из виду. Когда я понял, куда она направилась, он уже был там.

Правда ли это или всего лишь очередная версия случившегося? Я не знала.

Но вероятность такая была.

Он услышал крик и бегом преодолел последние метры, но было уже поздно. Анна Джонс упала на землю за мгновение до того, как Антон Адамек оказался на месте и сумел вырвать мотыгу из рук садовника.

Ян Кахуда действительно проснулся той ночью и пошел в туалет. Увидел в окно, как кто-то возится на другом берегу реки, словно собирается копать.

— Насколько я понял из его растерянного лепета, он бросился туда, чтобы прогнать незнакомца и помешать ему. Он не знал, кем она была. Вспыхнула ссора.

Когда ему удалось ухватиться за черенок мотыги, он размахнулся ей. Осознанно или нет, в гневе или в целях самозащиты. Сложно сказать. Старик бормотал что-то бессвязное, что он поклялся защищать, речь шла и о нем самом, и о его отце. Говорил, что нельзя, чтобы все вышло наружу. Что то, что было забыто, после стольких лет должно и дальше оставаться забытым.

— Потом он опустился на землю и заплакал, говоря, что должен сдаться и понести наказание, сказал, что все это должно было когда-то закончиться.

— Почему же нельзя было просто позволить ему сделать это? — устало спросила я.

— Начался бы судебный процесс. Житель чешского городка лишил жизни потомка судетских немцев, да еще поблизости от того места, где… произошли другие события. Он мог плюнуть на все и проговориться, явиться на заседание нетрезвым, напрочь позабыв, о чем ему следует молчать. Ян Кахуда мог стать настоящей катастрофой в зале суда.

— Полиция знает об этом?

— Я видел, как старик вернулся домой. Мотыгу я брал в перчатках. То, что ваш муж был дома, оказалось непредвиденным обстоятельством.