* * *

Однако, по словам историка философии Арсения Николаевича Чанышева, «это не значит, что за пределами космоса ничего нет. Там есть то, что существует не в пространстве, то, что не старится временем, то, что обладает “самой счастливой и предельно самодовлеющей жизнью”, – это бог, в понимании Аристотеля – неподвижный перводвигатель и само себя мыслящее мышление»[194].

Нематериальное аристотелевское божество – воистину идеал автаркии, с принципом которой мы снова и снова сталкиваемся на самых разных уровнях бытия и сознания античных эллинов. Этот Бог Аристотеля ничего общего не имеет с фигурами богов и богинь традиционной религии. Он нематериален и трансцендентен (то есть находится не в мире, а вне его).

Имеет смысл пояснить, что обозначает у этого философа определение «неподвижный перводвигатель» применительно к Богу. Аристотель много занимался проблемами движения и пришел к твердому убеждению: никакое тело спонтанно, самопроизвольно начать двигаться не может. Если шарик покатился, то, значит, его кто-то или что-то толкнуло. В свою очередь предмет, послуживший источником движения для другого, сам перед этим должен был прийти в движение, а, следовательно, и для него есть свой источник – толкнувший (или иным образом двинувший) его предмет.

Изучая причины движения, мы, таким образом, идем от одного источника движения к другому, более высокого порядка. Идем как бы по цепочке, но должна ли она где-нибудь кончиться, – точнее, начаться? Если нет – то выйдет, что причины движения уходят в бесконечность, а этого Аристотель допустить никак не мог: как типичный грек, он ненавидел бесконечность. Поэтому, кстати, Аристотель считал, что тело, на которое ничто не воздействует, будет находиться в состоянии покоя. Это его, так сказать, «естественное» состояние. Веками позже Ньютон выдвинул совершенно иной принцип (первый закон Ньютона): такое тело, не подвергающееся воздействию никакой силы, будет двигаться по прямой с постоянной скоростью[195]. «Естественным» состоянием, таким образом, оказывается уже не покой, а движение. Вот, между прочим, очень наглядный пример различия в мировосприятии между видящим идеал в автаркии «аполлоновским человеком» античности и постоянно к чему-то стремящимся «фаустовским человеком» новой Европы. На самом-то деле, как стало ясно после открытия теории относительности в XX веке, ни одна из двух точек зрения не более истинна и не более ложна, чем другая; всё гораздо сложнее…

Вернемся к концепции Аристотеля. Если цепочка передачи движения где-то начинается, то у всех движений, происходящих в мире, есть единая причина: тот самый перводвигатель, предмет, в конечном счете служащий источником всех движений. Причем перводвигатель сам обязательно должен быть неподвижным. Почему? Да по элементарным законам логики в сочетании с аристотелевским запретом самопроизвольного движения. Ведь если перводвигатель движется – значит, что-то сообщило ему это движение. Получается, что он уже не перводвигатель, а таковым следует признать тот, более высокий источник движения. И дальше – либо опять по цепочке в бесконечность, либо в какой-то момент мы все-таки останавливаемся на сущности, которая сама не движется, но при том всё движет. Вот это и есть Бог.

Читателю это место нашей книги могло показаться несколько скучноватым и усложненным. А ведь мы попытались еще как можно более просто и доходчиво пересказать мысли Аристотеля, который сам, нужно сказать, почти всегда излагает свои концепции языком, очень трудным для понимания, неясным, запутанным.

Осталось еще попытаться ответить на вопрос: если перводвигатель сам неподвижен, то каким же образом он приводит в движение предметы? Он же не может их, допустим, толкать, как рука человека толкает шарик, чтобы тот покатился. Да ему, в общем-то, и нечем…

Справедливо пишет другой историк философии – Сергей Николаевич Трубецкой (один из блестящей плеяды русских мыслителей «Серебряного века»): «Это начало (т. е. Бог-перводвигатель – И. С.) не движет мир внешним образом, рядом механических толчков; оно движет его, как внутренняя цель, не потому, чтобы в нем самом было движение, а как предмет всеобщего стремления, всеобщей любви»[196].

Изложенная здесь идея, принадлежащая одному из величайших философов античности, – Бог движет мир посредством любви – позже была с энтузиазмом подхвачена христианскими мыслителями. Вспомним хотя бы строку, которой завершается бессмертная «Божественная комедия» Данте: «…Любовь, что движет солнце и светила». Однако есть и существенная, принципиальная разница. В христианстве всё движет любовь Бога к миру – своему творению. А у Аристотеля – направленность противоположная. Его Бог не любит никого и ничто, он самодостаточен. Да и вообще он, в отличие от христианского Бога, – не божественная личность, а чистый принцип. Ему не присуща воля, а только логика. Любовь есть некое стремление, а Богу Аристотеля чужды любые стремления.

Иными словами, этот Бог – не источник любви, а ее предмет. Мир движется не любовью Бога, а любовью к Богу. Но как это понимать, как любовь может выступать движущей силой? Ведь это чувство, а не какая-то материальная реальность. Ход мысли парадоксальный, но по-своему вполне логичный. Постараемся пояснить его вполне житейским примером.

Представим себе молодого человека, влюбленного в девушку. Он развивает бешеную активность: ухаживает, дарит цветы, всячески стремится понравиться своей возлюбленной… Сама девушка может не прилагать для этого ровно никаких усилий. Случается, она даже не догадывается о том, что ее любят, или же не разделяет этих чувств. А тем не менее любовь (подчеркнем – не ее любовь, а именно любовь к ней) все-таки движет! И пусть не «солнце и светила», а лишь одного человека – в данном случае это не принципиально. Вот так же и мир движется своей любовью к Богу.

Разумеется, пример, который тут приведен, у Аристотеля мы не встретим. Здесь мы, чтобы стало понятнее, воспроизводим ситуацию, типичную для нашего времени. Аристотелю же и его современникам сам образ юноши, влюбленного в девушку, был вполне чужд. А почему – об этом мы узнаем в одной из следующих глав.

* * *

Итак, бесконечность пространства древнегреческое сознание начисто отвергало. А как со временем? На первый взгляд может показаться, что здесь картина другая: время представлялось бесконечным. И действительно, как может быть иначе в культуре, где столь распространены идеи циклизма, «вечного возвращения»? Ведь, чтобы мировая история снова и снова совершала свой «бег по кругу», нужно именно время без конца.

Однако на самом деле и в этой области всё несколько сложнее. Дело в том, что существовало несколько параллельных, но различающихся представлений о времени. Можно говорить о трех образах или «трех ликах» времени[197], что, кстати, отражалось и в терминологии.