Убедившись, что недуг побежден, Эмчита ушла с рассветом. Сказала, чтобы мальчик не грузил ослабший желудок. Велела наперво дать чашку карасевой ухи с молоком, а вечером нежирного бульона.

Белый квадрат солнечного света лег напротив окна. Манихай резво соскочил с постели, позабыв о спинной ломоте, – Атын позвал. Илинэ проснулась и неверяще уставилась на брата. Только Лахса знала, что сын давно пробудился и о чем-то размышляет. Она его не беспокоила. Подоив коров, буднично возилась у стола.

Манихай присел в изголовье, взял руку Атына в свою. Вид у мальчишки был – краше в колоду кладут. Под глазами темнели коричневые круги, страшная бледность разлилась поверх смуглоты, губы обметала сухотка. Но горячка прошла, а главное – вернулось сознание.

– Сколько месяцев прошло, как я болею?

– Всего три дня, – сказал Манихай и подумал, что эти три дня вымотали всех не меньше, чем месяц.

– Кто вызволил меня из подвала?

Манихай удивился:

– Из какого подвала? Воины вытащили тебя из орлиного гнезда на утесе. Угораздило же туда залезть! Хорошо хоть, птиц не было. Говорят, воительница Модун заставила плясать твоего приятеля под запасом зимних дров. А багалык пригрозил Болоту, что не станет с его Посвящением торопиться.

Атын молча переварил сообщение. Чуть погодя спросил:

– Помнишь, ты сказывал, как люди толковали о деде Торуласе: «Трижды сгинет и трижды воскреснет»?

И снова удивился Манихай:

– Не помню. Может, послышалось?

– Может, – Атын отвел глаза.

– Это бред тебя донимает. Ты много бредил в беспамятстве.

– Болтал о колотушке какой-то и бубне, – засмеялась Илинэ, заплетая косу. – Приедет Дьоллох, будет что рассказать.

Теперь можно смеяться. Брат пережил смерть.

Память медленно возвращала Атыну то, что случилось до сна. Счастьем было остаться в живых. Не сломал руки-ноги, не сверзился со скалы наземь. Орлы не прилетели, ворона не выклевала глаз. Двойник помог, не иначе. Направил упасть в гнездо, подбитое пухом… В гнезде, кажется, что-то блестело? Да, небольшое, с горсть. Сжать в руке – только этого усилия и хватило, прежде чем отключиться… Находка была неправдоподобной! Видно, пригрезилась.

Заслышав горячий молочный дух, мальчик с трудом сел. Голова кружилась, в глазах рябило. Ужасная слабость поселилась в теле. Но голодный желудок, не знавший пищи три дня, ныл и требовал: «Хочу есть, хочу есть, есть, есть!» Никогда в жизни не пил Атын такой вкусной ухи, разбавленной молоком. Прихлебывал помаленьку, и с горла спадала сухость.

– Пока хватит. – Лахса забрала чашку.

– Матушка, – шепнул Атын, ухватив ее за рукав, и заставил пригнуться. – Держал ли я что-нибудь в руке, когда воины принесли меня из подва… гнезда?

– Нет, ничего в ней не было.

– А где мой кошель?

– К-кошель? – запнулась она и отвела взгляд от его измученных глаз. – Закопала я твоего братца, сынок… Как ему и положено.

– Где?

– Надо ли о том знать? Лучше забыть о несущем порчу!

– Это не он.

– Нет, – отрезала, не дослушав, Лахса, – не пытай, не скажу.

Когда Айана родилась, на землю с неба упала яркая звездочка, нечаянно шлепнулась ей на лоб и погасла. Так рассказывала матушка. В середке лба появилась темная родинка – ожог от звезды-непоседы. Вот почему Айана не могла долго усидеть на одном месте в любой мороз и жару. Пятки горели, призывая к бегу, голова дымилась от множества вопросов. Хотелось узнать много-много всего, стать мудрой, как Хозяйки Круга, чьим человеческим знаниям нет берегов.

Священное глиняное ремесло самое древнее и ближе всего к духам предков, поэтому почтенные старухи правят воинское Посвящение и договариваются с Бай-Байанаем о доброй охоте. Хозяйки ничего не боятся. Их воздушные души могут без вреда для себя проходить даже мимо столбовой горы с девятикратным несчастьем – вотчины страшных Йор.

Все это ужасно занятно, а Айана очень любопытная. В ней, по словам матушки, сидит шустрый востроглазый зверек, которому до всего есть дело. Он заставляет лазить по деревьям, забираться в большие дупла и маленькие пещерки.

Углядев старую лисью нору, этот зверек радостно запищал: «Давай посмотрим, что там!» Пришлось сунуться вглубь. Ход был не особенно длинный и скоро закруглился. Айана понюхала воздух, пахнущий псиной и тленом. Глаза привыкли к темноте и увидели мелкие косточки, кучку свалявшейся шерстки и перышки. Наверное, матушка-лиса приносила лисятам птах.

Девочка выползла из норы, отряхнула платье и с досадой осмотрела его: опять выпачкалась. Ну никак не удается прийти домой в чистой одежде. Что за зверек в ней неугомонный! Матушка будет недовольна… А-а, пускай! Что теперь-то терять. Айана идет к Хозяйкам, а там она замарается еще больше. Ей нравится возиться с глиной – первовеществом земли.

Хозяйки обжигают необыкновенные горшки. Все, что кипит и варится в них, – целебно. Глина бывает разной, а горшечницы знают ту, в которой живет материнская суть. В этой скудели много солнца, влаги и ветра. Лишь Хозяйкам доверяет Алахчина лепить из своей сокровенной плоти.

Желтую огнеупорную глину они достают осенью из сырого лона земли и толкут в лиственничных ступах. Весной разводят суоратом и добавляют порошок, тертый из битых черепков. Долго-долго крутится в ладонях ытык, взбивая все вместе, как сливки. Вязкие слои превращаются в блестящие, плотные и гладкие круги. Прирученная скудель уже не липнет к пальцам, а ластится к ним, не клеясь, гнется гибко и мягко.

Никому нельзя смотреть, как работают Хозяйки. Не то глянет сумрачно человек с темной мыслью и начнут изделия трескаться. А Айане старухи разрешают бегать рядом сколько угодно, показывают, как сотворяется горшок. Матушка тоже умеет лепить, иногда глину помесить дает, но дома все это не так интересно. А тут каждый раз выясняется что-нибудь новое.

Если в дозволенные дни творения душа чиста, Хозяйка берет комок скудели, мнет его, катает и плющит, пока не закрутится ровная, податливая труба. Трубу горшечница насаживает на овальный камень. Легкие удары мокрой деревянной лопатки выглаживают бока снаружи, тальниковый обруч помогает вылепить отверстие. От ширины обруча зависит, каким выйдет «рот» посудки. Теперь можно вынуть камень и вылепить донце.

Горшок напоминает большое утиное яйцо с горлышком. А еще – живот невестки, которая носит в себе детку. Айана спросила у Хозяек: почему горшок, яйцо и живот беременной женщины так похожи? Третья Хозяйка ответила, что все это можно назвать одним словом «чаша».

Узоры на вид незатейные, но со всякими приговорами и оберегами. По ним люди узнают, кто горшок лепил. Три тонких венчика по кругу обозначают три мира. У Второй валики рубчатые, у Третьей – с косыми нарезками, как волосяной шнурок. Она нарочно отращивает для этого длинные ногти. Есть и подсобные палочки с серебряными бляшками на концах. Снизу выгравированы кружочки, треугольники-урасы, крестики, узлы-туомтуу и другие рисунки. Все эти знаки тоже с секретным оберегающим смыслом.