И охотник на львов, по сути, он тоже умер за него. Ну да что за дело? Он все равно бы умер, но так он закончил жизнь сражаясь, а это куда лучше, чем стать обедом для священного крокодила. Да и что с того – щит оберегает тело от ударов, но если он разлетается в щепы, берут новый. Что толку жалеть о пустяках?

И вот этот случай со жрецом Апопа. Сперва он даже спрашивал себя, верно ли поступил, разделавшись со спасителем. Но лишь до того момента, пока не услышал в голове требовательный голос, приказывающий: «Ни о чем не жалей, ты прошел последнее, самое трудное испытание. Теперь ты высший, никто, как ты! И ты сделаешь то, что не по силам никому другому».

«Я сделаю это», – прошептал тогда Ба-Ка, понимая, что стоящий перед ним учитель как раз и есть тонкая, едва заметная, почти нерушимая граница, отделяющая его от истинного могущества. Склони он голову, прими власть тайного жреца – и, даже властвуя над целым светом, всегда будет лишь тенью этого человека. Всего лишь человека! И он попросил у Апопа позволения сделать решительный шаг и сделал его. И стал тем, кем стал, оставив за спиной все человеческое, как оставляет змея сухой выползок прежней кожи.

Он свято верил в это, в свое великое предназначение. Он знал, что отныне каждый шаг наполнен силой божественного змея. Сейчас им предстояло сойтись лицом к лицу: ему – воплощению Апопа, и его жалкому брату, нареченному вместилищем Гора. Но не было сомнений в правильности выбора. Теперь настал час последней и единственной истины, когда нет больше места сожалениям.

– Идут, – шепнул один из его людей.

Ба-Ка и сам видел процессию, направлявшуюся к пирамиде. И не только видел, но и слышал – негромкий стук копыт и мерные шаги мулов и верблюдов по утоптанной земле передавались далеко. Впереди колонны двигались конные носилки фараона и его супруги, окруженные, будто патока роем ос, нубийскими всадниками, перешедшими на службу к владыке мира. За ними шествовал отряд дворцовой стражи в рогатых шлемах с шарами на голове, с большими закругленными сверху щитами, обтянутыми пестрыми коровьими шкурами, с копьями и кхопешами в руках. Ба-Ка удивился, что среди гвардейцев не увидел огромной фигуры Микенца. Да мало ли что могло произойти с ним за время, прошедшее с той роковой ночи.

За носилками фараона, в окружении жрецов Тота, на смирном муле ехал старый мудрый Ур Маа. Его присутствие не порадовало Ба-Ка. Он прекрасно знал, что старик значительно больше любит его любознательного младшего брата, а не его самого, законного наследника престола. Ну что ж, если понадобится, то и старик сегодня встретит последний восход солнца. Он немало пожил, и если Ба-Ка придется помочь ему переступить смертный порог, стоит ли о том жалеть? Дальше, сколько видел глаз, тянулась длинная процессия мускулистых полуобнаженных носильщиков с высокими плетеными корзинами за плечами. В корзинах, обеспокоенные предстоящей участью, кудахтали жертвенные куры, блеяли ягнята.

Ба-Ка сделал чуть заметный знак своим воинам, и те, неслышные, как змеи, начали подкрадываться к караванному пути, готовясь нанести удар. Когда хвост колонны миновал засаду, окрестный песок ожил, будто пустынный самум вдруг проснулся в предрассветный час, взвихрил серую пыль и обернул ее в молчаливых людей, стремительных, как бросок мамбы. Идущие позади колонны носильщики так и не успели понять, что происходит. Кто-то вдруг зажимал им рот, не давая вскрикнуть. Еще кто-то подхватывал их поклажу, а потом жизнь в единый миг уходила из мертвого тела. А спустя совсем немного времени только очень внимательный человек, присмотревшись, смог бы отыскать трупы рабов под слоем песка. Но здесь и сейчас искать их было некому.

По широкой лестнице, ведущей в нижнее святилище огромного погребального храма, спускались молодой фараон, мудрый верховный жрец Тота и прекрасная рыжеволосая супруга повелителя Верхнего и Нижнего Египта. Ба-Ка скрипнул зубами, глядя на Асо. Совершенно некстати ему вспомнилась та ночь, ее упругое нежное тело в его крепких руках. Сейчас он отдал бы что угодно, лишь бы вернуть тот час. Он бы никуда не ушел, так и остался с ней, и уже завтра был бы фараоном, а она – его женой. И никто бы не посмел ему противостоять. «Но тогда бы ты не стал тем, кем стал! – прозвучал в голове неведомо чей властный голос. – Лишь упав, можно подняться. Теперь ты узнал цену всему, истинную цену. А она – не беспокойся, очень скоро она станет твоей рабыней, наложницей, кем захочешь. И никто не посмеет отныне преградить тебе путь!»

Свита оставила венценосную чету у входа в пирамиду, ибо только посвященным позволено было нарушать своим присутствием вечный покой ушедшего из этого мира властителя. Лицо Сетх-Ка было бледным от волнения. Однако шел он твердо, будто доказывая сам себе, что не зря занимает высший пост в государстве. Лицо Ур Маа было сосредоточенно, впрочем, как всегда. И лишь прелестная Асо, казалось, не чувствует величия места и положения. Она шла пружинисто, будто пантера в миг охоты. В правой руке ее был зажат кристаллический цветок, объятый изнутри невесть откуда идущим свечением. Она внимательно водила взглядом по сторонам, выискивая невесть что, только ей открытое.

Она и впрямь была на охоте. Охоте «на живца». В этом был главный риск. Противник обнаружит себя, если только нападет первым. Она должна выстоять и нанести неотразимый ответный удар. Перед внутренним взором ее проступало зыбкое видение: огромное существо, отдаленно напоминающее человека, заботливо, будто лишь в этом заключался смысл его существования, опекало совсем другой цветок. Под стать размерам своего очеловеченного садовника, гигантское существо, порождение его больной фантазии – смесь анаконды с хищным цветком росянкой, – наклонило к нему закрытый бутон в форме острия копья и призывно чуть приоткрыло усаженные множеством острейших зубов лепестки. Когда старый знакомец Лауэии протягивал к бутону увесистый ломоть мяса, тот быстро распахивался, и мясо с силой всасывалось внутрь.

Она почти вечность знала своего противника, знала, насколько он опасен и насколько опасно творение рук его. Он был известен ей под именем Талос, но в этих краях его именовали «пожиратель тени». Он был уже здесь, совсем близко, и хуже того, «ворота» между мирами уже трещали под натиском темных сил, выброшенных когда-то ее сородичами за пределы этого мира, запечатанных в бесприютном «нигде» и со всей страстью неудовлетворенности желающих вырваться из заточения, забрать себе, отвоевать древнее отечество.

Асо чувствовала это и сейчас шла по следу, торопясь завершить свой подвиг и получить за него справедливое воздаяние. Ур Маа глядел на нее с благоговением: в последние дни он чувствовал какой-то странный зов, требовавший прийти сюда, и чувствовал его не только он. Верховный жрец Тота был уверен, что это не козни Асхотена. Возможно, и сам он при всем коварстве и неуемной жажде власти тоже ощущал нечто подобное. Это был зов, перед которым невозможно было устоять, совсем как аромат, притягивающий мух на клейкие лепестки хищного цветка, обитающего в дебрях у первого нильского порога. Молодой фараон был полон решимости идти, и Ур Маа, как ни силился переубедить любимого ученика, не смог отговорить его, как и не смог оставить на произвол судьбы.

– Ты идешь с нами? – довольно робко спросил Сетх-Ка, глядя на супругу.