Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом, когда солнце стало уже неприметно склоняться к вершинам леса, мы вытащили лодку на топкий берег возле Торговища или, как еще называют это место, возле Хмельниковской горки, где находится одно из самых крупных неолитических поселений, меньшее, чем Польцо, но достаточно обширное и богатое находками. До темноты мы успели заложить два небольших шурфа и, убедившись, что слои в общих своих чертах повторяют слои Польца, разбили лагерь под соснами. Если нам завтра повезет, как сегодня…
Уха кончилась. Разваренные, с белыми глазами, окуни лежат на дне мисок.
— А эти, похоже, сюда плывут, — замечает Юрий, поглядев в сторону озера.
Действительно, огонь на воде переместился, стал ближе к нам. Сейчас рыбаки обшаривают дно в поисках неподвижно, словно аэростаты, повисших полосатых окуней и темных зеленых щук. Вот огонь словно потускнел: это повернулась лодка, и стоящий с острогой рыбак закрыл от нас пламя.
— Помнишь, как в прошлом году на май мы с тобой здесь же сидели? — задумчиво произносит Юрий, откинувшись на одеяло. — Луна, туман… А на озере костры. Сколько их было? Пятнадцать?
— Вроде бы пятнадцать, — припоминаю я.
— Сначала дугой стягивались к одному берегу, потом рассыпались по озеру, снова в дугу выстроились… Никак забыть не могу. Ну, прямо танец костров! А ведь так же было в неолите, да? Вот и подумай: каменный век в ста тридцати пяти километрах от Москвы! А в этом году ты здесь на май был?
— На Сомине? Нет, не был. И озеро было на праздники закрыто. Каменный век, говоришь? Похоже. Только учесть надо, что вместо костяных гарпунов теперь стальные, из веретен, а вместо смолья, с каким еще я когда-то здесь ходил, автомобильные скаты жгут: и горит лучше, и хватает дольше, и заготовлять смолье в лесу не надо… В общем, каменный век, но с транзистором!
Откинувшись назад, Юрий дотягивается до кучи хвороста и, ухватив нижнюю ветку, с натугой тянет по земле всю кучу. Снова ломаем сухие ветки. Костер оживает. Жар сначала ласкает, потом разом обжигает лицо, и, отставив в сторону посуду, мы забираемся в спальные мешки.
— Ну что, достаточно тебе сегодняшней шурфовки? — спрашивает Юрий.
— Маловато сделали. Завтра надо пораньше приняться.
— А говорил ведь, что отдыхать будем. Всегда вот ты так!
— Ладно ворчать. Спать, в сущности, и в Москве можно…
Не спится. Юра ворочается, подтыкает плащ вокруг спального мешка, примеривается и так, и эдак, накрывается с головой, на минуту затихает, но сон не идет, и он поворачивается ко мне:
— Прочти что-нибудь.
— Что именно?
— Что хочешь. Ну, хотя бы из прошлой осени.
Я сажусь, прислоняясь спиной к холодному и шершавому телу сосны. За спиной — лес. Он безглазо смотрит на костер из темноты, и ты чувствуешь этот полувзгляд, полуприкосновение чего-то невидимого, почти неощутимого, что словно проникает в тебя, пытаясь в тебе разобраться и тогда уже принять решение, что именно делать с тобой. На озере движется огонь — медленно, как бы раздумывая, куда пристать или не приставать вовсе, а вот так скользить по глади, разрезая мерцающий лунный свет.
Закрыв глаза, я снова чувствую на веках тепло огня — не этого, а того костра, разожженного в одну из холодных осенних ночей на суходоле среди тоскливых бурых болот, из которых я не успел выбраться до темноты, — болот с сухостоем, чахлыми тонкими березками и уже закрасневшей клюквой на низких пружинистых кочках. Я пристроился под широкой раскидистой елью, костер уже прогорел, лишь изредка вспыхивали язычки пламени, когда внезапно в освещенный круг вдвинулась из темноты голова матерого лося с тяжелым взглядом налившихся кровью глаз. Ноздри его были раздуты, он искал соперника и теперь смотрел на меня через костер, наклонив тяжелые пластины рогов, словно знал, что в обоих стволах у меня была только дробь.
Я лежал не шевелясь. Мы смотрели друг на друга не мигая — человек и зверь, может быть, тотемный предок рода, к которому тысячелетия назад принадлежали мои предки. И к которому продолжал и теперь принадлежать я сам, не ведая того, унаследовав сквозь череду поколений право на этот лес, эти болота, эти реки с их рыбой, право на то, чтобы вот так глядеть в упор на этого лесного великана. Внезапно лось поднял голову, фыркнул, то ли презрительно, то ли негодующе, и исчез, так же неслышно, как появился…
— Ладно, слушай:
Хорошо. Тишина низошла покрывалом.
Поднялись небеса и открыли другие мира.
Шорох гаснущих звезд, глубокое мерцанье кристаллов —
так рождаются мысли, так гаснет безумный порыв.
Еле смутно и сонно приходят, проходят виденья;
сеткой путаных вех — перепутья, тропинки, пути…
Снова ищешь во тьме затерявшийся путь поколений…
По колено в болоте, в воде отражаясь, брести!
И, неслышно возникнув, родными пушинками снега
дым созвездий сливается с горьким дымком от костра.
Изваянием лоси застыли в стремлении бега,
и трепещущий мускул сжимает неведомый страх.
Так шуршат тростники, так мучительны птиц перелеты,
что, забыв о вчерашнем и вверивши душу ружью,
ты осенними зорями снова бредешь по болотам,
отдавая природе и горе, и радость свою!..
Огонь на озере погас. По болоту хлюпали шаги. Потом, как бы раздвинув темноту, у костра появились рыбаки. Впереди шел старик в ватных штанах и замасленной телогрее, из прорех которой выпирала серая клочковатая вата. За ним — молодой парень в грязном брезентовом комбинезоне, с черным от сажи лицом, в подвернутых болотных сапогах.
— Добрый вечер! Погреться можно?
— Присаживайтесь.
— Тоже по рыбу?
— Нет. Экспедиция.
— Нефть ищете? Это не ваша партия в Усолье стоит?
— Нет, не нефть. Раскопки ведем.
— Это какие же?
— Да они, батя, черепочки копают у моста.
— A-а, у Кузнецова, у Романа Ивановича, значит, стоите? То-то, смотрю, личность мне ваша знакомой показалась, — думаю, встречались али как? Вон оно что, черепочки копаете, значит! И здесь тоже копать предполагаете? Указания есть какие?
— Да, и здесь тоже. Люди-то первобытные везде здесь жили…
— Да ну? И на Хмельниковской горке? Скажи ты! А вот так ходим всю жизнь, ночуем здесь когда, а про то не знаем… Вот что наука-то значит. До всего дойдет!
— А как рыбалка? Закололи что? — влезает в разговор Юрий.
Парень, прикуривший сигарету от головни, выпрямился.
— Есть немного…
— Ты вот подумай, и здесь нашли, — удивлялся старик. — И как же это
