Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не могу этого объяснить, потому что сам не понимаю. Я даже самого себя не понимаю.
Я только понимаю, что люблю ее.
– Шон, – стонет она, и опять запрокидывает голову, но на этот раз не от боли, определенно не от боли. – Я сейчас снова кончу, о боже, о боже мой…
Зенни с криком выгибается, ее мышцы сжимают меня изнутри, и это очень восхитительное ощущение. Разница между ее первым оргазмом и этим – ошеломляющая и весьма значительная, будто удовольствие – это воздух, которым она не может надышаться. Ее стоны эхом разносятся по комнате, и, насадившись на мой член, она извивается подо мной, несмотря на то, что я удерживаю ее на месте руками и бедрами. Наконец, она содрогается всем телом, и это ощущение кажется мне очень плотским и непристойным. А точнее, момент, когда другой человек откровенно использует тебя для собственного удовольствия, тем более что этот человек – великолепная девственница, которая в данный момент выглядит ошеломленной, будто никогда не подозревала, что может получить такое колоссальное наслаждение от моего члена, погребенного внутри нее…
– Черт, черт, черт, – бормочу я, потому что на грани. Сейчас кончу прямо в ней, но я не могу, я обещал, что не сделаю этого, и в последний момент выскальзываю из ее киски. Мы оба наблюдаем с примитивным, животным интересом, как мой блестящий и тяжелый член подается вперед, а затем несколькими яростными толчками наполняет презерватив.
– О боже мой, – выдыхает она, – Шон, о боже. – И затем она гладит меня повсюду, пока я со стоном кончаю, пульсируя и изливаясь в презерватив до последней капли.
– Черт, – повторяю я, но это слово, наверное, никогда не произносилось с таким благоговением.
Затем моя требовательная новоиспеченная не-девственница садится и говорит:
– Я хочу это повторить.
XXII
Меня забавляет ее рвение, но я, как неприступная крепость, когда дело доходит до проявления заботы после секса, чем зарабатываю себе небольшую очаровательную истерику.
– Я буду трахать тебя каждый раз, когда попросишь, – обещаю я. – Но сначала мне нужно убедиться, что с тобой все в порядке!
– Я в порядке, – дуется Зенни. – Так что иди сюда и сделай это снова.
Я стою у двери в ванную комнату, где только что избавился от презерватива, а также секунд десять провел у зеркала, разглядывая лицо влюбленного мужчины.
Я никогда раньше не любил.
Я испытываю калейдоскоп эмоций: ужас, растерянность и радость. Это похоже на американские горки с безумными поворотами или на автомобильную поездку на максимальной скорости, когда шоссе проносится под колесами. Словно стоишь в летнюю грозу на пустом лугу под проливным дождем, и небо рассекают молнии, а ветер поет тебе давно забытую песню.
Все произошло чересчур быстро, но я ее люблю.
Она младшая сестра Элайджи, и слишком молода для меня, и использует меня только ради секса, но я все равно ее люблю.
И она бросит меня ради своего Бога, но я все равно ее люблю.
Я возвращаюсь к кровати, раздеваю Зенни и раздеваюсь сам. Затем веду ее в ванную, чтобы принять душ, и пока она стоит снаружи душевой кабины и натягивает на волосы шапочку для душа, я брызгаю на нее водой, а она морщит свой очаровательный маленький носик. Потом я мою Зенни, неспешно намыливая и массируя ее тело, ласками и словами давая ей понять, как сильно ее хочу, насколько ей благодарен, какая она совершенная.
Я не признаюсь ей в любви. Не потому, что сомневаюсь в своих чувствах, не потому, что они мне совершенно незнакомы, просто, честно говоря, я думаю, что мои слова могут напугать Зенни, учитывая ее реакцию на мой вчерашний комментарий: «Нет других женщин, которые были бы мне так дороги». Просто не хочу спугнуть, особенно когда только что заполучил ее. К тому же честно ли вообще с моей стороны говорить ей это? Когда мы обсуждали наше соглашение, она, конечно, не заявила открытым текстом, что мы не можем влюбиться друг в друга, но все же намек на это клубился в воздухе, как густой туман.
Я не думаю, что она хочет этого от меня.
И, возможно, было бы даже жестоко обременять ее такой ношей перед лицом ее обетов.
Поэтому я молчу, и после того как мы вытираемся полотенцами, я еще долго втираю в ее кожу лосьон, а она натирает меня своим, и теперь я пахну розами, но мне вообще все равно. Хочу всегда носить на себе ее запах, хочу, чтобы этот розовый аромат сопровождал меня, куда бы я ни пошел. И я использую лосьон как предлог, чтобы осмотреть следы укусов на ее груди, осторожно проверить ее клитор на болезненность. Я снова возбужден и больше всего на свете желаю опять погрузиться в ее мягкое тепло, но я отказываюсь причинять ей боль. Если сделаю ей больно, то не смогу это пережить.
Но со временем она убеждает меня, что ей не больно, и мы снова занимаемся любовью, на этот раз совершенно голые. Зенни хочет попробовать позу сверху и мучительно медленно насаживается на мой член. Она дрожит, вбирая его в себя до самого основания, и я бормочу ей успокаивающие слова, нежно провожу руками по ее ягодицам и бедрам. Рассказываю ей, как сексуально она выглядит, возвышаясь надо мной, подобно богине, какая прелестная у нее грудь, какое безумное возбуждение я испытываю, наблюдая, как ее киска растягивается вокруг моего члена, как будто он слишком большой для нее. И он действительно слишком большой, и мысль эта возбуждающе неприлична, греховно вульгарна.
И, конечно же, я делюсь с ней и этой мыслью тоже.
Она доводит себя до оргазма и со стоном содрогается всем телом. На этот раз я держу себя в руках, и когда она кончает, я тянусь, чтобы снять презерватив.
– Нет, – настаивает Зенни, слезая с меня, словно я был ее скакуном, ее жеребцом.
(Боже, эта мысль не должна быть такой эротичной, но, черт бы меня побрал, ничего не могу с собой поделать.)
Зенни кладет руку на мое запястье.
– Кончи опять в презерватив, – просит она, и ее глаза блестят в темноте. – Мне нравится смотреть.
– Как пожелаешь, – шепчу я, и когда она опускается на колени рядом со мной, мой маленький антрополог, я обхватываю рукой свой член, покрытый соками Зенни,