– Мне же… будет двадцать два, когда контракт закончится!

– За пять лет столько всего может случиться. Вдруг она умрет. Или ты. Вдруг сделку расторгнут, контракт аннулируют. Может, ты всех обманешь, и оба дома объявят тебя отступницей. Или влюбишься. Я хочу сказать, пять лет – это ничто.

Ирина дуется, потом плещет водой в лицо Алексии. Та сердится, затем обливает Ирину потоком брызг. Ирина вопит, и две женщины верещат, смеются и поливают друг друга водой, пока хватает дыхания.

– Твои волосы, – говорит Алексия, хватая воздух ртом. – Они выглядят. Дерьмово. А я вся сморщилась, как древняя монашка. Чего я хотела сказать – мать твою, найди адвоката по брачным вопросам. И нам нужно выпить.

Три бара спустя Ирина все еще рядом с ней. И после, в эфиопском ресторане, и утром, у изножья кровати Алексии, свернувшаяся клубочком, как младшая сестра или кузина, приехавшая в гости. И даже когда от Лукаса приходит вызов с приглашением на вечеринку в честь затмения во Дворце Вечного света, она все еще рядом, моргает большими глазами, страдая от похмелья.

Если она вытянет правую руку, перекатится на бок и наклонится вот так, думает Луна, можно проскользнуть за угол к действительно хорошему шпионскому отверстию в крыше общего зала медцентра. Она просовывает руку вверх и вокруг, на мгновение локоть упирается в крышу служебного туннеля; затем девочка стискивает зубы, переносит вес тела на левый бок, и рука проникает в подпол. Потом надо перекатиться, изогнуться, оттолкнуться – и вот она сама пробирается дальше, в техническую трубу.

Луне ни разу не пришло в голову, что она может застрять, а фамильяру-Луне придется звать на помощь, ботам и инженерам – разбирать половину Кориолиса, чтобы вызволить ее; а еще – что, вероятно, никто не ответит на ее зов.

Через несколько метров подпол становится просторнее, и Луне удается опустить руку вдоль тела, потом – заглянуть через сетку в общий зал. Автомат с чаем, автомат с едой и водой, скамейки и пустые промежутки. Люди сидят с отсутствующим видом, который бывает у взрослых, когда фамильяры интересуют их больше окружающих друзей. Потоки воздуха колышут ее волосы, шуршат платьем. Кто сегодня в общем зале? Доктор Гебреселасси уже уходит. Доктор Донохью и доктор Рэй только вошли, беседуют у автомата с чаем. Группа ученых: нет, неинтересно. А вот Амалия Сунь, которая пришла с тиа Амандой, когда та явилась повидать Лукасинью. Заурядная, скучная женщина, сидит сама по себе, пьет чай и о чем-то говорит с фамильяром.

За кем бы последить? Свою маленькую игру Луна изобрела в подполах и служебных туннелях Боа-Виста, но здесь гораздо лучше. Так много людей, за которыми можно наблюдать без их ведома, – не только скучные родственники или охранники. Девочка невольно хихикает, думая о том, что никто и никогда не догадается, что она смотрит на них отсюда, сверху.

Луна отслеживала каждый шаг своей тиа Аманды, и даже охрана не знала, что девочка все время рядом.

Итак, на кого сегодня поохотиться? Амалия Сунь – самая новая знакомая Луны, но она сидит себе и сидит, поглощенная фамильяром. Ученые допивают чай. Луна выбирает из них наименее неинтересную и следует за ней в главное кольцо, лабораторию нейроники двумя уровнями ниже – прыжок вниз по служебной шахте, и платье, раздуваясь, замедляет падение, – затем в лабораторные кабинеты, через еще один сложный поворот, но не такой узкий, как проход из комнаты для сканирования в общий зал. Платье Луны цепляется за выступающий угол какой-то панели и рвется. Она раздраженно шипит и выговаривает ученой, своей жертве: «Видишь, это ты во всем виновата!»

Мадринья Элис рассматривает платье, держа его на вытянутых руках. Прореха идет от подмышки до талии.

– По туннелям ползала.

– Исследовала, – уточняет Луна.

– И еще ты покрыта пылью и грязью, – продолжает мадринья Элис. Луна, одетая в шорты и футболку, стоит с дерзким видом. – Прими душ. От тебя воняет, детка. И…

– Смыть это с лица? – Луна ухмыляется. – Я всегда так делаю, мадринья.

– А потом рисуешь все заново.

Луна шмыгает в душевую.

– Нужно заново его напечатать, когда я пойду навестить Лукасинью.

Мадринья Элис закатывает глаза и бросает разорванное платье в утилизатор.

– Ола, Лука.

Лукасинью сегодня в кресле. Его улыбка полна радости и света. Луне нравится говорить с ним по-португальски, это будто связывает воспоминания по-новому, дает ему свежие слова, чтобы говорить о себе.

– Bom dia,[34] Луна!

– Сегодня снова погуляем? – спрашивает Луна по-португальски. Лукасинью кивает. Он теперь может гулять с тростью, и ему нравится проверять пределы возможностей своего тела. У факультета есть небольшой парк, и Луна с Лукасинью бродят кругами по его дорожкам. Там растет высокий бамбук, и под покровом листвы, под нависающими ветвями, можно почти поверить, что ты не в помещении с низкой крышей.

– Поглядим на рыб! – говорит Лукасинью.

Луна берет его за руку, пока они идут к лифту.

– Покормим рыб! – говорит девочка и достает из кармана серого платья стеклянный пузырек с белковыми хлопьями. Лукасинью восторженно хлопает в ладоши.

Медики, ученые и исследователи приветствуют обоих, когда они идут рука об руку по дорожке из спеченного камня.

– Семь деревьев? – спрашивает Луна. Декоративный японский клен – их ориентир. Лукасинью глядит с сомнением. Он легко устает. Умственный труд – самый тяжелый. – Семь деревьев – и мы покормим рыб.

– Ладно.

Как и все предыдущие дни, Лукасинью останавливается там, где сквозь мягко движущуюся листву проникает свет. Смотрит наверх, сквозь пестроту, позволяя свету согреть лицо. Закрывает глаза.

– Ты похож на ориша.

– Которого?

– Ошосси.

– Охотник, – говорит Лукасинью. – Владыка Знания. – Его лицо от сосредоточенности напрягается, он продолжает: – Пытаюсь вспомнить… Они выстроились двумя рядами от трамвайной станции до главного шлюза. Ойя и Шанго. Ошум и Огун. Ошала и Нана. Потом Ошосси и Йеманжа. Последние – Омолу и Ибеджи. Тут Боа-Виста вспоминается легко. Ты поэтому меня сюда привела?

– Еще потому, что мне нравятся рыбы, – говорит Луна. Они идут дальше, улыбаясь и отвечая на приветствия на глобо.

– Я начинаю вспоминать и Дворец Вечного света, – говорит Лукасинью. Четвертое дерево. – Там царят свет и тьма, густые тени и свет – такой яркий, что он кажется… нереальным? Плотным. Огромные пустые пространства. Эхо. Очень-очень маленькие люди, но они такими кажутся из-за того, что вокруг сплошной камень. Повсюду трамваи. Помню, как смотрел из окна трамвая. Как называется тот, другой город? Старый?

– Царица Южная?

– Вот там. Я был в трамвае, с моей майн.