— Что? — Драммонд был потрясен. Он ожидал неприятностей с делом Уимса, появления в нем новых важных фигур и, что еще хуже, причастности к этому кого-то из полиции. Но то, что он услышал, было полной неожиданностью, более того, сущей нелепостью.

— Это абсурд! — непроизвольно вскричал он.

— Да, сэр. Я это знаю. — Выражение лица Урбана не изменилось. — Никаких объяснений причин, просто официальное письмо. Прокурор, судя по всему, относится к этому со всей серьезностью. Нам, сэр, предстоит ответить должным образом и тоже официальным письмом, а затем, я полагаю, начнется новое расследование и, возможно, будут выдвинуты обвинения.

Драммонд закрыл лицо руками.

— Если бы этого не случилось с нами, я бы не поверил, что такое возможно. Что он, черт возьми, возомнил о себе, этот Осмар? — Он посмотрел на Урбана. — Я полагаю, вы уверены в том, что делаете? Не может ли случиться так, что Кромби и Алардайс ошиблись, увидели что-то, показавшееся им странным, и без достаточных оснований поспешили с выводами?

— Нет, сэр, — не колеблясь, возразил Урбан. — Я хорошо расспросил их. Они оба утверждают, что Осмар расстегнул брюки, а девица — блузку. Они вели себя так, что ситуацию нельзя было истолковать иначе как явное нарушение приличий, и это мог видеть каждый прохожий в парке. Неважно, что они делали, а важно то, что мог подумать о них каждый, кто оказался поблизости.

— Какая досада, что никто не расспросил единственного свидетеля, вернувшего в участок портфель Осмара… Он мог бы подтвердить все.

— Или, наоборот, опровергнуть, — подчеркнул Урбан.

— Если бы он опроверг все, мы тут же сняли все обвинения и дела не было бы, — сердито отрезал Драммонд. — Ладно, я сам этим займусь. Вы были втянуты в эту историю с самого начала, теперь вам лучше отойти в сторону. Я попрошу, чтобы прислали кого-нибудь из других участков.

— Хорошо, сэр. — Урбан был все еще разгневан, но смирился с неизбежным.

— Черт! — в сердцах тихо выругался Драммонд, когда Урбан вышел. Зачем тратить время хороших профессионалов на это идиотское дело Осмара, когда кругом совершается столько тяжких преступлений, растет волна насилий… Слава богу, в этом году нет ничего похожего на волнения на Трафальгар-сквер два года назад, нет очередного ужасного «кровавого воскресенья». Но подспудно где-то зрели ростки недовольства, ходили слухи об анархистах, подстрекателях к бунтам и государственных изменниках.

Драммонд попытался вспомнить, что ему известно об Осмаре. Довольно мало: ничем не примечательная карьера государственного чиновника. Его имя редко упоминалось при принятии каких-либо значительных законодательств, а если и упоминалось, то только среди общего списка участников, поддерживающих или оппонирующих какому-либо решению. За все время пребывания в правительстве Осмар не проявил себя как инициатор новых предложений. Он был всего лишь обыкновенным самодовольным прожигателем жизни.

Что заставило его думать, что ему все сойдет с рук? Как ему удалось добиться запроса в парламенте и почему министр внутренних дел теперь требует от прокурора разобраться с этим? Вдвоем с комиссаром полиции они намерены раздуть скандал со лжесвидетельством. Почему все так пляшут вокруг этого Осмара? Бывает, что обвиненные опротестовывают решения суда, и это в порядке вещей. Но не всем удается зайти так далеко. Почему такое внимание к Осмару?

Что бы сказала Элинор Байэм, узнав, что вместо того, чтобы искать убийцу Уильяма Уимса, как обещал ей Драммонд, он пытается выяснить, лжесвидетельствовали ли в суде двое его подчиненных, молодые констебли, когда выступали свидетелями по делу бывшего помощника министра, обвиненного в неприличном поведении в городском парке? Возможно ли, что они все преувеличили и приняли невинную попытку экс-помощника министра помочь даме найти у нее под блузкой медальон за непристойные действия?

Байэм просил Драммонда помочь ему в том случае, если его обвинят в убийстве. Осмар же дошел до главного прокурора, стремясь доказать, что не совершал неприличных действий в общественном месте. Неужели и то и другое делалось с ведома братства и согласно его тайным законам? От этой мысли Драммонда пробрал мороз, и он почувствовал легкую тошноту, подступившую к горлу. Вот ради чего его и других используют в подобных случаях! Он считает Осмара виновным и в такой же степени считает невиновным Байэма. По его понятиям, попытка Осмара использовать влияние высших чинов является показателем коррумпированности чиновничества. Он же, Драммонд, лишь помогает брату, попавшему в беду.

Чем еще занимается «Узкий круг»? Это два совершенно разных происшествия. А как было в других случаях? Кто судит о том, что является коррупцией, а что — делом чести? Кто же заправляет в «Круге»?

Незадолго до трех часов пополудни в дверь кабинета Драммонда снова постучались. Не успел он пригласить войти, как дверь отворилась и на пороге появился довольно молодой мужчина. На вид ему не было и сорока, он был пригож собой, но Драммонду сразу же бросилось в глаза что-то тревожащее в нем. В спокойном состоянии его худощавое лицо было вполне заурядным; хрящеватый нос слишком выдавался вперед, широко расставленные глаза были, пожалуй, красивы, как и густые волнистые волосы над высоким лбом. Видимо, внимание Драммонда привлек его рот с мягкими чувственными губами и улыбка, делавшая лицо вошедшего чрезвычайно привлекательным. Такая внешность интуитивно всегда настораживала Драммонда, но он готов был согласиться с тем, что мужчина скорее понравился ему. Красивой лепки лицо должно было свидетельствовать о волевом характере человека, но было в нем нечто словно бы сдвинутое, словно было нарушено некое равновесие, что вызывало двойственные чувства у Драммонда.

— Старший инспектор Латимер, — представился он. — Прислан к вам, чтобы разобраться с этим неприятным делом о двух констеблях, заявивших, что якобы видели, как Горацио Осмар недостойно вел себя в общественном парке.

— Латимер? — переспросил Драммонд, чувствуя, как неприятный холодок пробегает по спине. — Кларенс Латимер?

Лицо пришедшего по-прежнему сияло доброжелательством.

— Да. Вы меня знаете?

Драммонд проглотил комок, застрявший в горле, и заставил себя улыбнуться.

— Просто слышал ваше имя, — пожал он плечами. Его неприятно задела уверенность этого человека в том, что слова констеблей не заслуживают доверия. Но Драммонд сдержал себя, и голос его был ровным.

— Они описали то, что видели собственными глазами, и я верю им, — ответил он чуть резче, чем хотел. — Оба констебля — люди, заслуживающие доверия и не замеченные в предвзятости.

— О, лично я в этом не сомневаюсь, — беспечно заявил Латимер. — Но, как официальное лицо, я должен разобраться. Начну с того, что поговорю с ними. Они здесь, в участке, или надо послать за ними?

— Такой необходимости нет, — успокоил его Драммонд, а сам подумал, что следует немедленно предупредить Питта. Латимер — последний в его списке и больше всего беспокоит его. — Мы вас ждали. Констебли несут службу здесь, в участке, и вы можете встретиться с ними, когда пожелаете. Буду удивлен, если они скажут вам больше того, что уже сказали.