И равно так же зачастую слышно, что религия не просто помогает другим, а заходит гораздо дальше. В своей прославленной и вдохновенной истории мировых религий Смит (Smith [1958] 1991) не раз повторяет, что религия делает общину совершенной, но сама религия гораздо превыше общины. Это утверждение может быть истинным на проксимальном уровне, но не на ультимальном. Любовь и служение совершенному Богу мотивирует намного сильнее, чем любовь и служение несовершенному ближнему. Мать Тереза могла неустанно трудиться ради бедных Калькутты отчасти потому, что видела Бога в их изуродованных телах (Kwilecki and Wilson 1998). Но все же такие возвышенные чувства, вероятно, развились как биологически, так и культурно именно благодаря своим утилитарным последствиям. То же самое можно сказать и о романтической любви. Влюбленные пары не думают: «Вот мой лучший шанс выжить и оставить потомство», – но возможно, восхищение, испытываемое ими, развилось именно для этих целей. Да, я понимаю: и влюбленные, и верующие могут одинаково воспротивиться тому, что «повозка» утилитарности запрягается впереди психологической «лошади», и я еще поговорю об этом в главе 7.

Подведем итог. «Производственный отдел» адаптационистской программы принимает традиционные религиозные верования в некоторых аспектах (отказ от своеволия), но ставит их под сомнение в других (утилитарная природа религии как ее первопричина). А вот чего он не делает точно: он не втискивает психологию религии и ее культуру в узкое понятие эгоистичной максимизации полезности. Напротив, он принимает полный перечень факторов, на первый взгляд исключенных из теории рационального выбора, и при помощи функционального мышления наводит нас на соображение о том, каким образом эти факторы собраны в единую систему, которая мотивирует адаптивное поведение. Например, Кальвин пытался внушить абсолютную веру в волю Божью, а это приостанавливает подсчет затрат и выгод. При этом он защищал веру логическим аргументом, в котором применен именно подсчет затрат и выгод, и этот аргумент полагается на такие эмоции, как страх и радость. Дети, благодаря воспитанию принимают эту систему верований в раннем возрасте, а «безбилетников» исключает эффективно принуждающая система норм. Подсчет затрат и выгод – всего лишь компонент этой сложной адаптивной системы. А ее свойства можно вывести из представлений о цели, ради которой она спроектирована. Но только из подсчета затрат и выгод – никогда.

К настоящему моменту я показал, что эволюционная теория может выйти за пределы теории рационального выбора (и других подходов обществоведения к религии) в предсказании специфического содержания пользы и в проведении различия между проксимальной, или непосредственной и ультимальной, или предельной, причинностью. Кроме того, эволюционная теория может предложить некоторые интуитивно понятные методы изучения религии, которые, возможно, кажутся очевидными в ретроспективе, но редко используются в исследовании религий. В главе 3 я упомянул, что адаптации надлежит изучать на соответствующей масштабной шкале, чтобы их хотя бы заметили. Мы бы даже не обратили внимания на тот факт, что гуппи, живущие в верховьях и в низовьях реки, приспособлены именно к месту своего обитания, если бы рассматривали всех гуппи как однородную единицу. Представьте эколога, который при изучении природы не стал проводить различие между пчелами, волками и деревьями. Очевидно, что многие свойства, благодаря которым эти столь разные организмы адаптируются к окружающим условиям, показались бы ему бессмысленными. Этот пример может показаться абсурдным, но исследования религии все время допускают такой же тип ошибки, когда объединяют множество различных религиозных конфессий, каждая из которых, в свою очередь, состоит из многих групп прихожан, в однородные классы.

Одна из причин, по которой я смог нарисовать столь яркие портреты религиозных групп, действующих как адаптивные единицы, заключается в том, что я сумел примерно определить подходящий масштаб. Я был похож на эколога, изучающего пчел, а не пчеловолкодеревья. Потрясающая функциональность балийской системы храмов воды была бы упущена из внимания, если бы ее рассматривали в сочетании с другими храмовыми системами острова. И мы бы даже не заметили, сколь функциональна Корейская христианская Церковь, если бы рассматривали ее наряду с другими, очень похожими на нее деноминациями, в которых прихожанам требуется совершенно иное.

Чтобы увидеть, как исследования общественных наук по религии часто терпят неудачу в проведении таких различий, рассмотрим две недавних работы о вовлеченности в религию и социальных связях (Ellison and George 1994; Bradley 1995). Вспомним, что Корейская христианская Церковь, оказывая помощь своим прихожанам, прежде всего налаживала их социальные связи. Когда мы изучали эту единую религиозную группу саму по себе (подходящий масштаб анализа), в ней прихожане явно могли обрести больше социальных связей, чем где-либо еще, и эти связи были лучше. Эта Церковь победоносно прошла проверку на то, доставляет ли она материальные выгоды своей пастве. Работая с данными опросов, Эллисон и Джордж рассмотрели отношение между вовлеченностью в религию и социальными связями на выборке в 2956 домашних хозяйств в юго-восточной части США. Количество неродственных связей измерялось вопросами такого рода: «От какого числа людей (без учета членов вашей семьи), проживающих в часе езды от вас, вы чувствуете свою зависимость, или с каким числом людей в этих же границах вы тесно близки?» Ответом считалась оценка, проставленная по шкале от нуля до десяти и более. Вовлеченность в религиозные занятия измерялась по частоте «посещения церкви и других религиозных встреч» и по шкале ответов от «никогда» (14,8 % выборки) до «более чем раз в неделю» (13 % выборки). Как обычно бывает в исследованиях такого рода, в число независимых переменных включались такие параметры, как возраст, пол, местность проживания, уровень образования, семейное положение, профессиональная занятость и семейный доход. Результаты показали положительную корреляцию между вовлеченностью в религию и одновременно количеством и качеством социальных связей. В среднем человек, посещающий церковь несколько раз в неделю, имеет приблизительно в 2,25 раза больше неродственных связей, чем человек, не посещающий церковь никогда. Кроме того, религиозная вовлеченность положительно коррелирует с числом еженедельных телефонных бесед, получением подарков и советов по деловым или финансовым вопросам, а также с помощью в ведении домашнего хозяйства и в ремонте дома. Другие потенциальные выгоды социальных связей с вовлеченностью в религиозные занятия не коррелируют. Брэдли (Bradley 1995) проверил ту же общую гипотезу, провел более масштабный опрос, охвативший всю территорию Соединенных Штатов, и пришел к сходным выводам.

Эти результаты могли быть иными. Совершенно не исключено, что вовлеченность в религию обрывает социальные связи за пределами Церкви даже в большей мере, чем налаживает их внутри нее, снижает качество социальных связей и влечет за собой другие аналогичные эффекты. Впрочем, эти исследования явно поддерживают гипотезу, согласно которой религия дает своим адептам чистую материальную выгоду в форме социальных связей. Но этим результатам не хватает наглядности, и скептика они вряд ли убедят. Эллисон и Джордж сами начали раздел исследования, посвященный его итогам, с предостережения: «Как часто бывает с опросами, объяснительная сила различных моделей, представленных в исследовании, умеренна и в целом отклонение в обладании социально значимыми ресурсами составляет 10–18 %» (Ellison and George 1994, 54). Так что это за формулировки – в 2,25 раза больше неродственных связей? Возрастание телефонных контактов на 0,85 в неделю? Что это означает? Что кому-то дали добавки на встрече прихожан? Неужели выгоды от вовлеченности в религию столь ущербны? Или хотя бы некоторые Церкви способны наделять своих прихожан благами, но мы не заметили этого из-за неверно выбранного масштаба рассмотрения? В примере с сотней корейцев знаки корреляции могли даже меняться на противоположные, и даже могло показаться, будто вовлеченность в религию понижала среднее количество и качество социальных связей – но я все равно мог бы приводить вполне убедительные доводы в пользу того, что Церкви могут дать материальную выгоду тем, кто решил стать их частью. Просто масштаб анализа слишком велик для вопросов, на которые нам надо ответить. Потенциально сильные подтверждения того, что религиозные группы действуют как адаптивные единицы, скрыты пеленой агрегации.