Никто не захотел помочь Вере, ни один человек. Ей не поверили в детстве, не поверили и сейчас…

– Когда Павел приехал второй раз, Вера его чуть не поймала, – перебил меня Олег. – Он шел от дороги, приблизился к дому, посмотрел в окно, желая удостовериться, что в гостиной никого нет, и его увидела Вера. Стояла ночь, место безлюдное, вот Павел и стянул мешающий шлем-маску. Филиппова закричала, преступник убежал, по дороге разбив банки Гуляевых. Ну а четырнадцатого декабря в полдевятого вечера он спрятался на кухне, в нише неподалеку от холодильника, приглядев место для засады заранее. Филиппова вошла, зажгла плиту, поставила на нее кастрюльку с сосисками, достала овощи, и тут из укрытия вышло чудовище. Вера лишилась чувств, Павел схватил ее и понес через заднюю дверь – так ему было ближе к машине.

– Эй, а кто его возил? – только сейчас догадалась спросить я.

Куприн опять направился к чайнику.

– Переводчик сам сидел за рулем.

– Не может быть! – подпрыгнула я. – Неужели он сдал на права? Он же прячется от людей!

Олег прислонился спиной к подоконнику.

– Уметь рулить и иметь разрешение на вождение – разные вещи. Петр Олегович научил и родного, и приемного сына управлять автомобилем. Павел выезжал поздно вечером, тщательно соблюдал правила, его ни разу не остановили гаишники.

– Иосиф давал брату свою малолитражку? – спросила я.

Куприн потряс пустой коробкой из-под пакетиков с заваркой.

– Нет, Павел пользовался автомобилем Евгении Львовны, его после ее смерти братья не продали.

Я встала и тоже подошла к окну.

– И что теперь будет с Павлом? И с Иосифом? Не понимаю, зачем нужна была записка.

Олег удивился:

– Что тут неясного? Убийца хотел, чтобы все знали: Крюкова, Щапова и Вера-Ника наказаны за преступление против младенца. Только не надо меня спрашивать, почему он ничего не написал про крошечного Борю Расторгуева. Я тебе в который раз повторяю: Павел не совсем здоров душевно, его логика иная, чем у нормального человека. Начнем с того, что нормальный человек никогда никого не лишит жизни. Все убийцы со съехавшей крышей, вопрос лишь в том, как далеко шифер уехал.

– Ладно, – кивнула я, – удержусь, не стану ничего спрашивать. Хотя меня интересует, почему маньяк записку не в карман Вере сунул после того, как ее задушил, ведь именно так с предыдущими жертвами было, а на земле оставил.

– Самые сложные вопросы имеют, как правило, простые ответы, – вздохнул Куприн. – У Павла был свой ритуал. Двенадцатого декабря он писал записку и клал ее в карман куртки. Лишить жизни человека непросто, Павел не профессиональный киллер, послание в кармане было для него помощником. Когда он подошел к окну, держал его в руках, готовился таким образом к завтрашней акции. Но увидел Веру, выронил листок и убежал. Такое с ним случилось впервые. С Крюковой и Щаповой все прошло гладко, Павел несколько дней ходил по дороге, где потом нападал на жертву, держа в руке листок, собирался с духом и, когда никого вокруг не было, убивал ее. А тут… Он занервничал, но новое письмо составлять не стал, решил, что это будет дурной приметой.

– Вера нашла записку и запаниковала, подумав, что к ней наведался Андрей Расторгуев, который решил через много лет отомстить падчерице, – вздохнула я. – Очень глупое предположение, учитывая возраст старика. Но Филиппова от страха, что ее тайна раскроется, потеряла голову.

– Пожалуйста, не говори, что Павел действовал глупо, у меня нет никаких возражений, кроме слов о его нарушенной психике, – предостерег Олег.

– Ладно, ладно, молчу, – смиренно согласилась я. – А почему все трупы он оставлял в сквере у нового шоссе в Северо-Западном округе?

Куприн улыбнулся.

– Ага, вот до этого ты не додумалась! Ранее там, где сейчас проложили дорогу, на месте небольшого парка, стоял дом сталинской постройки. Его снесли, жильцы получили квартиры в других районах. Один из них переселился в спа-отель «Нирвана»…

– Андрей Борисович Расторгуев, – подпрыгнула я. – Павел привозил трупы туда, где раньше проживали артист, Ника и Галина, туда, где пытались убить младенца. Что теперь будет с переводчиком?

– Отправят на психиатрическую экспертизу. Если его признают невменяемым, поедет в спецбольницу. Если нет, будет отбывать наказание, назначенное судом. Но, думаю, Павла поместят в клинику. На мой взгляд, он нуждается в серьезном лечении. Иосиф ни в чем не виноват, поскольку не знал, чем занимался Павел, к нему претензий нет.

– Мораль: всегда внимательно слушайте, что вам говорят дети. Если бы Андрей Борисович поверил словам Ники о том, что брат уже лежал в воде, когда она вошла в ванную, не случилось бы всего этого ужаса, – мрачно сказала я.

– А мне вот что интересно, – перебил меня Куприн. – Почему ты упорно верила в то, что в доме Варламова живет то ли дрессировщик с медведем, то ли оборотень?

– Сто раз говорила: я видела, как мне показалось, человековолка, – хмыкнула я. – Но никто мне не верил. Я стала сомневаться, подумала: может, правда преступник носит маску? А во время твоего разговора с Иосифом услышала одну фразу, вскользь брошенную массажистом, и поняла: стопроцентно с ним кто-то живет, а костоправ почему-то это скрывает. Очень меня заинтересовало почему, вот я и полезла к нему во двор.

– Какую фразу? – удивился Куприн.

– Ты заговорил о домашних животных, – напомнила я. – Не верил моим словам и все же хотел посмотреть, как Варламов отреагирует на упоминание о медведе. Массажист не выдал никаких резких эмоций, вспомнил про железную дорогу и обронил: «Мы были так счастливы! Игрушка жива, мы до сих пор иногда в нее играем. То есть я хотел сказать, играли с папой». Я заметила, что в этот момент Иосиф занервничал, а ведь ничего в его фразе странного не было. Так нет же, у него вспотел лоб. Тогда я и сообразила: в доме есть еще кто-то, с кем он порой и предается детской забаве.

Олег поджал губы, но ничего не сказал.

Тридцать первого декабря в девять вечера кто-то позвонил в дверь моей квартиры. Я посмотрела на домофон и испытала жгучее желание не открывать – пусть незваный гость думает, что я укатила в гости. А потом сообразила: охрана, которую приставил ко мне Зарецкий, доложила ему, где я нахожусь. Пришлось навешивать на лицо сладкую улыбку. Высунувшись на лестницу, я зачирикала:

– Иван Николаевич! Вот неожиданность!

– Извините за визит без предварительного звонка, – принялся расшаркиваться олигарх, – но вы не брали трубку.

Я потрясла еще мокрыми волосами.

– Душ принимала, вот и не услышала. Заходите, пожалуйста.

– Вообще-то я хотел попросить вас спуститься, – замялся Зарецкий. – Однако с влажными волосами лучше зимой на улицу не выходить.

Я, до предела обрадованная, что книготорговец-монополист не собирается пить у меня чай, схватила с вешалки шапочку и куртку.