Бывший муж провел по волосам, отчего они встали дыбом, придавая ему сходство с каким-то сумасшедшим профессором.

– Ты всю жизнь собираешься припоминать мне этот промах?

– Этот… этот промах? – Я была в ярости и решила ничего не добавлять к сказанному из соображений безопасности. – Убирайся.

– Да ладно тебе, Тара. Не будь такой…

– Вон… Вон… Вон отсюда! – крикнула я.

Я толкала его вперед по коридору, а он продолжал усугублять свое положение:

– Мы могли бы прийти к тебе. Уверен, Сюзи согласилась бы помочь с ужином. На стол бы накрыла, например. Главное, ей готовку не доверять. Она в этом не очень сильна, насколько я…

– Ральф! – скомандовала я. – Заткнись и немедленно верни мне ключ.

Он промямлил что-то о моей безопасности, о том, что он моя надежда и опора, и непременно должен иметь возможность попасть в дом, если со мной что-то случится. Я проигнорировала его мычание, забрала ключ и выставила бывшего за дверь.

– Ой, чуть не забыла, – я выдержала драматическую паузу. – Мне нужен развод.

Дилан почтил меня своим присутствием, выпил чаю и отправился милосердно оказывать помощь другу, которого бросила девушка, остановившая свой выбор на перекачанном тренере.

– Я ему нужен, мам, – торжественно произнес сын.

Мне он тоже был нужен, но это, само собой, не в счет.

Накануне я похоронила бабушку, самого близкого мне человека, и не отказалась бы от поддержки.

Подбросив в камин дров, я вытянула ноги, наблюдая, как поднимаются искры. Глаза закрывались от усталости. Стоило вспомнить бабушку, тут же навернулись слезы. Я не хотела переезжать из Манчестера в Литмэм, но она ведь буквально спасла меня. Если бы не бабушка, меня бы отправили в детский дом. И неизвестно, как бы вообще сложилась моя жизнь.

Позвонили в дверь, но я не удосужилась подняться, так как никого не ждала и не испытывала желания дискутировать со свидетелями Иеговы, хоть они и сердечные люди, которые приходят в мой дом лишь с самыми лучшими намерениями.

На втором звонке мне пришлось сползти с кресла. На пороге стоял Том с виноватой улыбкой и бутылкой красного сухого.

– Подумал, вдруг тебе нужна компания.

– Как прозорливо, – рассмеялась я сквозь слезы. – Проходи на кухню.

– Как ты? – спросил он, извлекая пробку из бутылки.

– Точнее всего мое настроение можно описать словом «меланхолия».

Том налил вина в два бокала и протянул один из них мне.

– Я… разузнал кое-что… Вчера после похорон… Я все думал о Бэрил и Вайолет, о том времени… о нас… В общем, я погуглил этот монастырь. Ты не против?

– Нет, конечно. Пойдем, присядем у камина, и ты мне все расскажешь.

Он сел в кресло, которое я привыкла считать креслом Ральфа.

– Монастырь все еще существует. Сейчас там живут около двадцати монахов. В основном уединенно, как и прежде. Хотя они варят мыло на продажу. И пиво! Можешь себе представить? Средства идут на содержание монастыря. Последние десять лет они стараются привлечь туристов, хотя эта местность труднодоступна, и добираются туда немногие. У них даже есть сувенирный магазин при монастыре. И еще один рядом, в деревне… как же ее… подожди секунду.

– Сэн-Седеза. Так называется ближайшая деревня, – прочитал Том с бумажки, водрузив на нос очки.

Я и так все это знала. Выяснила во время поездки с Ральфом. И все же было приятно, что старый друг пытался мне помочь.

– Спасибо, Том. Очень мило с твоей стороны.

– Я еще почитал на тему амнезии после травмы, о которой пишет брат Исидор. В интернете полно информации.

– Продолжай, – попросила я, наклоняясь вперед вместе с бокалом.

– Есть два основных вида, – объяснил он, просматривая свои записи. – Антероградная – когда больной теряет способность запоминать события. И ретроградная – невозможность вспомнить события, случившиеся до начала амнезии. Видимо, именно вторым видом страдает Вайолет.

– Не уверена, Том. Брат Исидор пишет, что она вспомнила кое-что… неприятное… из своего детства. – Я сделала большой глоток из бокала. Вино оставило горький привкус. – Джордж много лет ее насиловал.

– Джордж? – ошарашенно переспросил мой друг.

– Ее отчим. Бабушка перед смертью рассказала, что он и есть мой отец. Но тогда она ни о чем не догадывалась.

– Боже, Тара, какой кошмар, – он покачал головой. – Мне так жаль.

– Давай не будем это обсуждать, – попросила я. – Рассказывай про амнезию.

– Как скажешь, – кивнул он и сверился со своими записями. – Существует некий закон Рибо.

– Это еще что такое?

– Согласно ему, в первую очередь стираются недавние воспоминания, так как нейронные соединения в этом случае слабее, чем у отдаленных, которые снова и снова вызывали в памяти годами. Таким образом, люди могут забыть несколько десятилетий, предшествующих травме, но помнить свое детство.

– Звучит ужасно.

Просто невозможно представить себе, что у мамы остались лишь эти мрачные воспоминания.

– А как же больные вообще живут с такими провалами в памяти?

– Ретроградная амнезия – это потеря воспоминаний, а не знаний о мире. И те, кто ей страдают, могут запоминать новое.

Голова закружилась, и я протянула Тому бокал, хоть и понимала, что это не поможет.

– Мне нужно еще вина.

Он вернулся с бутылкой и наполнил мой бокал.

– То есть больные не теряют общие знания о мире, речь и все такое. Попробую объяснить, – начал он, заметив озадаченное выражение на моем лице. – Если бы у вас с Вайолет был кролик, в результате амнезии она забыла бы этот факт, но не забыла о том, что вообще представляет собой любой кролик.

Несмотря на выпитое вино, до меня начал доходить смысл его слов.

– Или она знала бы, что такое дочь, но не помнила обо мне.

– Точно, именно так. – Том хлопнул себя по бедру.

Где-то внутри снова закипали слезы, но я сделала над собой усилие и не позволила им пролиться.

– Ты еще не передумал лететь со мной в Испанию?

– Пусть кто-нибудь только попробует мне помешать, – заявил он, поднимая бокал.

Будь это возможным, я бы запрыгнула в самолет в ту же минуту.

– Когда ты можешь взять отпуск?

Друг достал из кармана свой телефон и принялся изучать календарь, надувая щеки и раздосадованно покачивая головой.

– Я могу улететь одна. Не хочу доставлять проблем.

– Не глупи, Тара. Мы уже решили, что отправляемся вместе. Начало февраля подойдет?