Заметив, что Гаррель вздрогнул, Треклятый продолжил:

– Я мог бы поступить так без этой беседы. Назовем ее частью сделки. Орден готов оказать тебе доверие в обмен на твою добровольную готовность сотрудничать.

– Какая сделка?.. – через силу спросил Гаррель. В голове его возникали картины одна другой ужаснее: массовые сожжения арсов на площадях, пытки в подвалах, медицинские эксперименты. Сейчас, конечно, не средние века, когда Треклятые Жрецы бесчинствовали, искореняя еретиков, но попадаться в руки этим фанатикам определенно не стоило. Даже если дела совсем плохи, даже если нет просвета…

– Это можно назвать паломничеством, – ответил жрец, – которое должно совершиться по велению души и сердец.

– А если я не почувствую веления души и сердец? – осторожно усомнился Гаррель.

– Мне было видение, – тихо, по слову, проговорил жрец. – Ты прошел обучение и присоединился к Черному Братству. Бесспорно, что случится именно так.

Гаррель опешил. Картины в его голове изменились, но не стали менее ужасными. Психотропные препараты, промывка мозгов, ритуальные самоистязания… Что там еще могло твориться, за стенами храма Треклятых Жрецов?

– Когда ты вошел в эту комнату, я тебе сказал, что зло пришло в Сферы. – Глаза жреца пытливо пылали. – Ты ответил, что знаешь. Почему?

– Я… – Гаррель огляделся, словно надеялся отыскать на стенах, нуждающихся в побелке, подсказку. – Потому что это правда, безрадостный…

На самом деле он не мог объяснить, почему он ответил именно так. Была какая-то необъяснимая уверенность, он просто знал, что некое зло действительно разрастается внутри Сфер, словно гниль. Зло – иррациональное, деструктивное, непознаваемое, безразличное ко всему и вся. Оно просто расширяется, перерабатывая материю в ничто.

На сей раз воображение нарисовало чудовищную пасть, похожую на воронку с расположенными по кругу клыками.

– Ты чувствуешь, – нараспев произнес жрец и тихонько заухал.

– Я ничего не понимаю, – Гаррель растерянно потер виски. – Наверное, я просто схожу с ума.

– Нет, – капюшон Треклятого качнулся. – Ты одной ногой в иной Сфере. Идем со мной, и они откроются тебе все, словно соцветия по весне. Бесчисленное множество миров. Там живут святые и еретики, арсы с волосатыми головами и гладкой кожей, одни создания, похожие на птиц, другие – на уродливых детей, и те и другие молятся своим богам, не зная ни о Шу-Арреле, ни о его безрадостной ипостаси.

У Гарреля заныло в груди. Оба сердца теперь стучали попеременно, ускоряя ток крови. Гаррель опустил глаза, посмотрел на свои поношенные брюки, которые он сам себе пошил, на свои старые ботинки, которым вот-вот придется искать замену.

И ему отчаянно захотелось чуда. Сбежать бы подальше, вырваться за пределы этого мира. Куда-нибудь в другую Сферу. Туда, где он сможет начать все сначала. Где никто с первых дней не будет пытаться его сломать, где он сможет полностью раскрыть свой талант, где будет заниматься любимым делом под ласковым солнцем.

– Скажи… – обратился он к жрецу, не поднимая взгляда. – Эти другие Сферы… речь ведь не идет о наркотиках?

– Нет, – капюшон жреца снова качнулся. – Вера может привести тебя к вершинам экстаза, но знания подарят несравненно больше.

И тогда Гаррель решился.

Жизнь менялась, но Гаррель не мог понять, правильный ли путь он выбрал на развилке.

Обитель Шу-Арреля Раздосадованного находилась на плато, в кольце ступенчатых скалистых гор с заснеженными вершинами. Чаще всего над плато висели косматые тучи, ледяной ветер же дул бесперечь. Узкое шоссе вилось черной лентой, уводя от ворот обители в лабиринт скал и в метель.

Низкая, но толстая стена с бойницами опоясывала владения обители. Здесь был храм безрадостной ипостаси Шу-Арреля, корпус консистории, учебный корпус, научный корпус, жилые корпуса для храмовников и для неофитов, библиотека, трапезная, машинный двор и прилегающие к нему ремонтно-сборочные мастерские и кузница. Здания теснились по обе стороны узкого, но протяженного двора, за исключением храма, который располагался напротив ворот, в торцевой части владений. Были еще огороды и теплицы. За стеной же свободную часть плато занимали два кладбища: древнее, со странными многогранными надгробиями, покрытыми полустертыми надписями на мертвых языках, и новое – на порядок обширнее. Безусловно, древние надгробия внушали неофитам трепет, никто не знал, чей прах покоится под ними: быть может, первоарсов, пришедших из-за океана, или же живых богов Арсианы, некогда совершавших подвиги в этих краях. Однако, побывав на новом кладбище, неофиты получили куда больше пищи для размышлений, ведь больше половины могил принадлежали таким же новичкам, как и они, которые погибли либо при попытке к бегству, либо во время мятежей, что время от времени случались в стенах обители. Беглецы чаще всего замерзали, не преодолев и половины пути до ближайшего поселения. Кто-то погибал, оказавшись на пути лавины или оползня, кто-то срывался в глубокие, точно прорезанные кинжалом в скалистом теле Арсианы, пропасти. Жрецы дотошно расписывали на могильных камнях, как и почему оборвалась жизнь того или иного неофита, словно надеялись, что остальные новички извлекут из этого мораль. И они не ошибались; новоприбывшие действительно призадумывались, почесывая роговые наросты.

…Гарреля привезли в компании восьми таких же неудачников и изгоев. Грузовой паромобиль долго-долго взбирался по горной дороге, подбираясь к обители. В кузове было тепло, а иногда даже жарко. В котле булькал кипяток, гудело в топке ненасытное пламя, все восемь колес мерно шелестели по асфальту. Треклятый Жрец сидел бок о бок с будущими неофитами, его присутствие подавляло, поэтому те всю дорогу помалкивали, глядя уныло перед собой.

В обители Гаррелю пришлось сменить костюм, плащ и шляпу на безыскусную крестьянскую, но качественную одежду из шерсти. Сверху полагалось надеть черный балахон, и какое-то время модельер держал его на вытянутых руках перед собой, словно боялся, что ткань может быть пропитана ядом, как это часто описывали в старых приключенческих романах. Когда же он все-таки накинул балахон на плечи, то ничего не изменилось. Совсем ничего.

Новоприбывшим показали их покои – похожие на пещерки однокамерные кельи в отдельном крыле жилого корпуса. Сквозь узкое оконце виднелась припорошенная снегом теплица и кусок стены. Гаррель подошел к своей койке и невольно улыбнулся: на комплекте постельного белья лежал планшет, запечатанная пачка бумаги и с десяток карандашей.

В трапезной пахло кислой похлебкой и жареным фаршем. Гаррель осмотрел собравшихся за столами и прикинул, что в обители живут примерно с полсотни неофитов и сотни две Треклятых Жрецов, именующих себя Черным Братством.

Перед тем как дежурные по кухне разлили по тарелкам похлебку и безрадостные принялись греметь оловянными ложками, пожелал высказаться настоятель обители. Он, кряхтя, приподнялся над стулом, украшенным затейливой резьбой, и проговорил, сверкая из-под капюшона глазами: