Извините, хотелось ей сказать, простите, что помешала. Из крана капало. Держа неподвижно лежащее тело в луче фонаря, Кэт шагнула вперед, уверенная, что на лице мужчины вот-вот дернется кожа, дрогнут веки, сожмутся пальцы. Запах формалина, казалось, обрушивался со стен. Темная тень алькова впереди сгущалась, жужжание холодильников усиливалось, воздух становился все холоднее.

Она отвела фонарик от трупа и направила луч на альков. Все в порядке, это просто кафель. Ничего больше.

Никаких привидений.

И вдруг позади нее скрипнули половицы. Кэт резко обернулась. Луч упал на лицо трупа, и сдавленный крик ужаса застрял у нее в горле. С этой стороны, которую она не могла видеть от двери, лицо мужчины было разбито, куски раздробленных голых костей торчали из того, что осталось от его щеки и лба, на черепе не было ни кожи, ни мяса. Раздавленный глаз, наполовину вытекший, косил прямо на нее.

Кэт отвернулась, с трудом сглотнула и решительно направилась в альков прямо к ряду холодильников. Луч пробежал по небольшим квадратным дверцам – серый холодный металл вызывал ощущение клаустрофобии. За дверцами были люди, те, чьи фамилии значились на бирках, они лежали здесь, вместо того чтобы быть дома в уютной постели.

Одни.

«Миссис С. Дональдсон».

Кэт положила руку в перчатке на ручку и потянула. Замок издал металлический щелчок, со скрипом высвободилось резиновое уплотнение, и дверь распахнулась. Вырвавшийся холодный воздух окутал ее с головы до ног.

Кэт всмотрелась в темноту, где лежало человеческое тело, завернутое, как мумия, в белую пластиковую простыню. Сердце ее колотилось.

Салли Дональдсон.

Почти парализованными от страха руками Кэт схватилась за ручки подноса и потянула. Бесшумно заскользив, он легко выдвинулся наружу.

Это просто сон, думала Кэт. Сон, и ничего больше. Непослушными пальцами в перчатках она сдвинула с лица мертвой женщины пластиковый покров. Прямо на нее уставились неподвижные глаза. На лице алебастровой белизны был все тот же жуткий оскал, что и тогда, на кладбище, когда открыли гроб, – просевший, искаженный рот замер в крике отчаяния.

Но больше всего Кэт потрясла полнейшая неподвижность Салли Дональдсон. Бесстрастность. Спокойствие. Вечное терпение в ожидании того, что ее все-таки разбудят, и уверенность в том, что этого никогда не произойдет. Там, где тело начало разлагаться, уже появились небольшие коричневые пятна. На фоне аккуратно причесанных светлых волос они казались совершенно неуместными, почти непристойными. Кэт снова натянула на мертвое лицо пластиковую простыню.

– Я делаю для тебя все, что могу, – тихо сказала она. Я стараюсь для тебя.

Она высвободила левую руку Салли Дональдсон и подняла ее вверх. Рука была твердой, окоченевшей. При свете фонаря Кэт внимательно осмотрела каждый палец. Они были темно-синими, сморщенными. Чистые, покрытые лаком, длинные ногти совершенной формы были безупречными. Слишком безупречными.

Кэт сняла перчатку, схватилась за ноготь указательного пальца Салли Дональдсон и потянула. Ничего. Она попробовала еще раз, сильнее, и почувствовала, что гнется ее собственный ноготь. Она потянула, снова ничего. Попробовала следующий палец, потом еще один. Безрезультатно.

Тогда она вытащила из кармана плоскогубцы, зажала им ноготь указательного пальца и потянула изо всех сил. Послышался такой звук, словно что-то оторвалось, и ноготь с кусочком мяса остался зажатым в плоскогубцах.

Господи!

Кэт в ужасе уставилась на свежеоторванную плоть. С ногтя свисали полоски мяса. У нее в желудке началась революция. Она осмотрела ноготь в свете фонарика – настоящий, до ужаса настоящий и совсем не накладной, как она ожидала. Кэт аккуратно завернула ноготь в носовой платок, крепко его скатала, запихнула во внутренний карман и застегнула на «молнию».

Потом, чуть не плача от досады, она закрыла глаза и опять стала вспоминать тот самый момент на кладбище, когда подняли крышку. Отвратительная вонь. Царапины на крышке. Пятна медного цвета – высохшая кровь на голубом саване. Широко раскрытые, полные отчаяния глаза Салли Дональдсон. Кожа ее блестела под лучами прожекторов. Белые, ровные зубы выступали из синих губ в отвратительном оскале. Длинные ногти на больших пальцах. Остальные обкусаны или сломаны под корень.

Сломаны, потому что она царапала ими крышку.

Да, сломаны.

И это не было игрой ее воображения, не больше, чем тогда, когда она смотрела, как полицейский вытаскивал ногу и нижнюю часть торса члена парламента от консерваторов из розового куста в тридцати ярдах от автомобиля с бомбой, которая убила его. Не больше, чем в сотне остальных случаев, которые ей пришлось видеть за время своей работы.

Неожиданно в алькове стало светлее. Кэт выключила фонарик и обернулась. Свет шел из комнаты, где проводили бальзамирование. Она на цыпочках подошла к двери, сердце ее бешено стучало. Свет горел в коридоре. Она почувствовала завывание сквозняка, услышала голоса, жизнерадостные мужские голоса.

– Ну что, взялись?

– Ага.

– Только дверь прикрою.

Страх скользил по ее коже, как холодное лезвие ножа. Тело. Нужно убрать тело, пока его не заметили.

Кэт побежала назад, при слабом свете, льющемся из комнаты, набросила пленку на Салли Дональдсон и толкнула поднос внутрь. Толчок был слишком сильным, и поднос глухо стукнулся о заднюю стенку холодильника. Она захлопнула дверцу и собралась уже выбежать из помещения, когда в комнате для бальзамирования вспыхнул свет.

– Ну и тяжелый, мерзавец! – воскликнул мужчина.

Кэт в отчаянии огляделась. Ничего. Никаких окон, ничего, кроме кафельных стен.

На альков упала тень. Кэт услышала шаркающие шаги.

– Да, тут голым не полежишь, можно простудиться, – сказал другой мужчина, помоложе.

Первый мужчина хмыкнул:

– Холодильник!

Тень выросла. Затем Кэт увидела куртку с капюшоном: человек шел пятясь.

Кэт запихнула фонарик в карман, встала на колени и дернула дверцу холодильника, ближайшую к ней, расположенную невысоко от пола и невидимую из алькова. Она сунула туда ноги, они натолкнулись на что-то твердое. Кэт в ужасе увидела тело, завернутое в белый пластик.

О господи!

Она хотела было вылезти обратно, но мужчина в куртке с капюшоном начал поворачиваться.

Времени нет.

Кэт приподнялась и полезла поверх тела, чувствуя под собой его неровности, прижимаясь спиной к пустому подносу верхнего отделения. Извиваясь, она продвигалась все глубже и глубже, потом схватила ручку, которая была на дверце, потянула ее и как можно тише прикрыла. Затем крепко зажмурила глаза и, ругнувшись про себя, стала ждать.

Тишина.

Холод.

Ледяной холод, так холодно, что просто больно дышать, больно носу, зубам. Она чувствовала запах пластика. Щека ее лежала на голове трупа, волосы упали ей на лицо, и это знакомое прикосновение на мгновение дало ей чувство комфорта. Она ощущала контуры черепа и что-то мягкое – ухо. Попытавшись изменить положение, она коснулась через пластиковое покрытие носа.