В укромных уголках Долины Радуг зацвели перелески. Рилла давно ждала, когда они появятся. Когда-то первые перелески приносил маме Джем; когда Джем ушел на войну, их приносил ей Уолтер; минувшей весной их нашел для нее Ширли; теперь Рилла решила, что пришел ее черед занять место мальчиков. Но, прежде чем она сумела отыскать их, в один из вечеров в Инглсайд пришел Брюс Мередит с нежно-розовым букетиком в руках. Широко шагая, он поднялся по ступенькам на веранду и положил цветы на колени миссис Блайт.

— Потому что Ширли ушел и не может принести их вам, — сказал он; у него всегда была такая забавная манера говорить одновременно робко и с грубоватой прямотой.

— И ты вспомнил об этом, дорогой, — сказала Аня; губы ее дрожали, когда она смотрела на коренастого, чернобрового мальчугана, который стоял перед ней, засунув руки в карманы.

— Я написал сегодня Джему в письме, чтобы он не волновался, что вы останетесь без перелесок, — сказал Брюс очень серьезно, — потому что я беру это на себя. И я написал ему, что совсем скоро мне будет десять, а значит, остается не так долго ждать, когда мне исполнится восемнадцать. Тогда я приеду помогать ему сражаться, и, может быть, он получит отпуск, чтобы съездить домой и отдохнуть, пока я заменю его на фронте. Я написал и Джерри. Он уже поправляется.

— Правда? Вы получили от него какие-нибудь хорошие новости?

— Да. Мама сегодня получила письмо, и там говорится, что его жизнь вне опасности.

— О, слава Богу, — почти шепотом пробормотала миссис Блайт.

Брюс взглянул на нее с любопытством.

— И папа так сказал, когда мама рассказала ему о письме. Но, когда я сказал так на днях, когда увидел, что пес мистера Мида не убил моего котенка… понимаете, я боялся, что пес затряс котенка до смерти… папа посмотрел на меня ужасно строго и сказал, что я не должен никогда больше так говорить о котенке. Но я так и не понял почему, миссис Блайт. Я был ужасно рад, и это, наверняка, именно Бог спас моего Полосатика, ведь у пса мистера Мида громадные челюсти и, ох! до чего страшно он тряс бедного Полосатика. Так почему же мне нельзя было поблагодарить Бога? Хотя, — добавил Брюс задумчиво, вспоминая случившееся, — возможно, я сказал это слишком громко… потому что я был ужасно рад и взволнован, когда увидел, что с Полосатиком все в порядке. Я почти прокричал эти слова, миссис Блайт. Может быть, если бы я сказал их шепотком, как вы и папа, ничего плохого в этом не было бы. А знаете, миссис Блайт, — Брюс понизил голос до «шепотка», придвинувшись чуть ближе к Ане, — что я хотел бы сделать с кайзером, если бы мог?

— Что, дружок?

— Норман Риз сказал сегодня в школе, что он хотел бы привязать кайзера к дереву и натравить на него свирепых собак, — сказал Брюс серьезно. — А Эмили Флэгг сказала, что она хотела бы посадить его в клетку и тыкать в него чем-нибудь острым. И все они говорили что-нибудь такое. Но я, миссис Блайт, — Брюс вынул руку из кармана и, для убедительности, положил маленькую квадратную ладошку на колено Ани, — хотел бы превратить кайзера в хорошего человека… очень хорошего… в один миг, если бы мог. Вот что я хотел бы сделать. Вы не думаете, миссис Блайт, что это было бы самым страшным наказанием из всех?

— Помилуй, малыш, — удивилась Сюзан, — с чего ты решил, что это будет каким-то наказанием для этого изверга?

— Неужели вы не понимаете? — сказал Брюс, глядя прямо в лицо Сюзан своими иссиня-черными глазами. — Если бы он превратился в хорошего человека, он понял бы, какие страшные дела творил, и ему стало бы так ужасно тяжело от этого, что он был бы несчастнее, чем в любом другом случае. Он чувствовал бы себя просто ужасно… и он чувствовал бы себя так вечно. Да, — Брюс сжал кулачки и выразительно кивнул головой, — да, я сделал бы кайзера хорошим человеком… вот что я сделал бы… и так ему и надо!

Над Гленом св. Марии летел аэроплан… летел, словно громадная птица, парящая на фоне западного неба… такого ясного, бледного, серебристо-желтого неба, что оно казалось необъятным пространством свободы. Несколько человек, стоявших на лужайке перед Инглсайдом, смотрели в небо, как зачарованные, хотя в то лето увидеть парящий в воздухе аэроплан было самым обычным делом. Прежде Сюзан в каждом таком случае испытывала необычайное волнение. Кто знает? А вдруг это Ширли вылетел из Кингспорта и теперь, высоко в облаках, летит над островом? Но теперь Ширли уже перебросили в Европу, и потому Сюзан не испытывала прежнего живого интереса ни к аэроплану, ни к его пилоту. Тем не менее она смотрела на летящую машину с благоговейным трепетом в душе.

— Интересно, миссис докторша, дорогая, — сказала она с глубокой серьезностью, — что подумали бы старые люди, которые лежат там, на кладбище, если бы они могли на миг подняться из могил и увидеть это зрелище. Я уверена, что мой отец отнесся бы к аэропланам неодобрительно. Он не любил всяких новомодных идей и до самой смерти жал свою пшеницу обычным серпом. Даже косилку не захотел купить. Он всегда говорил: что устраивало моего отца, устроит и меня. Надеюсь, я не нарушу дочернего долга, если скажу, что, на мой взгляд, насчет косилки он заблуждался, но я не уверена, что готова одобрить появление аэропланов… хоть оно, возможно, и диктуется военной необходимостью. Если бы Всемогущий хотел, чтобы мы летали, он создал бы нас с крыльями. А раз Он не дал их нам, то, очевидно, хотел, чтобы мы обеими ногами стояли на надежной почве. Во всяком случае, вы никогда не увидите меня, миссис докторша, дорогая, резвящейся в воздухе на аэроплане.

— Но вы ведь не откажетесь прокатиться в папином новом автомобиле, когда его привезут, правда, Сюзан? — поддразнила ее Рилла.

— И никаким автомобилям я также не собираюсь доверять мои старые кости, — резко отозвалась Сюзан. — Но я смотрю на них иначе, чем некоторые узколобые люди. Луна с Бакенбардами призывает отправить правительство в отставку за то, что оно вообще позволяет им ездить по нашему острову. Говорят, он весь кипит от злости, как только увидит автомобиль. На днях какой-то автомобиль проезжал по узкой боковой дороге, идущей мимо пшеничного поля Луны, так Луна, едва лишь его завидел, тут же перескочил через изгородь и встал с вилами прямо посреди дороги. Человек в автомобиле был каким-то торговым агентом, а Луна ненавидит торговых агентов не меньше, чем автомобили. Машине пришлось остановиться, так как невозможно было объехать Луну ни с какой стороны — не мог же агент переехать прямо через него! Тогда Луна поднял свои вилы и заорал: «Убирайся отсюда со своей дьявольской машиной, а не то вилами тебя запорю!» И поверите ли, миссис докторша, дорогая, этому бедному агенту пришлось ехать задом до самой дороги в Лоубридж, почти милю, а Луна следовал за ним, потрясая своими вилами. Такое поведение, миссис докторша, дорогая, я называю неразумным. Но все равно, — добавила Сюзан со вздохом, — с этими аэропланами, автомобилями и прочим наш остров уже не тот, что был.